Скажи, что любишь (СИ)

— Значит просто с кем-то провела бурную ночь?

— Нет!

Румянец становится в два раза ярче, выдавая ее с головой.

— Колись, что за принц такой прекрасный нарисовался.

— Никто не нарисовался. Я просто вкусно поела.

— Так вкусно, что аж светишься? Какой-то супер пирожочек урвала? — я продолжаю допытываться, а Ленка пыхтит как паровоз.

— Отстань!

— Неа. Мне скучно, а тут ты такая румяненькая. Грех не докопаться.

— Ты бессовестно пользуешься своим положением! Знаешь, что беременных душить нельзя.

— Никак нельзя. Их можно только холить, лелеять и кормить вкусняшками. Поэтому колись.

Лена закатывает глаза, потом берет стул и садится напротив меня.

— Лучше, расскажи, как ты умудрилась в больницу загреметь. Нормально же все было.

Улыбаться сразу перехотелось. Досадливо машу рукой и отвожу взгляд.

— Смолин?

Киваю.

— Наорал?

— Нет.

— Обидел?

Уже давно…

— Его внезапно стало слишком много вокруг меня.

Она кивает на цветы:

— Он?

— Он.

Он некоторое время молчит, потом недоуменно спрашивает:

— Исправлять что ли решил?

— Понятия не имею. Сказал, что в этот раз хочет сделать по-человечески.

Снова тишина. Сидим две такие нахохлившиеся, думаем, вздыхаем. Наконец, Ленка выдает:

— Ох уж эти мужики.

— И не говори-ка…

— Сначала нахеровертят, а потом цветы таскают. Будто это пилюля от всех проблем.

Пилюля или нет, но на языке горько, когда смотрю на розы. А раньше бы кипятком после такого подарка брызгала, сделала бы миллион фотографий и любовно гладила каждый лепесток.

— Что планируешь делать?

— У меня не слишком большой выбор.

— Ну как же…можно отравить его, треснуть по голове, чтобы обо всем забыл или сбежать, чтобы никогда не нашел, — Ленка пытается шутить, но выходит так себе, и она это понимает, — прости. Пытаюсь отвлечь.

— Да нормально все, — я жму плечами и устало опускаюсь на подушки, — будем налаживать контакт. Уж не знаю, получится ли по-человечески, но попробую. Ради ребенка. Пусть Кирилл оказался хреновым мужем, но имеет право быть отцом...если захочет. А все эти обезьяньи ужимки – типа никогда ему не скажу, это только мой секрет – бред собачий и детский сад. Я бы и так, и так сказала ему после рождения, но сложилось иначе, поэтому придется выгребать из того, что есть.

— Молодец ты все-таки. Сильная. Я бы так не смогла.

Да какая сильная? Сердечко-то вон как колошматит. Страшно, грустно и одиноко.

— А что мне остается? От Смолина так просто не отмахнешься, не тот вариант. Придется подстраиваться.

— И замуж за него пойдешь?

— Вот от этого я, пожалуй, откажусь. Пусть на свистках своих женится, а мне прошлого раза хватило выше крыши. Становиться несчастной женщиной-нянькой, назначение которой сидеть дома, тереть детям сопли и лишний раз не отсвечивать, не собираюсь. Я еще молодая, красивая и все у меня впереди, да и на Кирилле свет клином не сошелся.

— Ну, слава Богу, — облегченно выдыхает Лена, — я уж боялась, что ты снова умирать из-за него будешь.

— Не буду. Не хочу.

У меня теперь другие приоритеты и другие планы на жизнь, в которых нет места слепой безответной любви к мужчине, которому нет до меня никакого дела.

Как там говорится? Люби себя, чихай на всех и в жизни ждет тебя успех?

Пожалуй, сделаю это своим девизом по жизни.

Мне так и не удается раскрутить Ленку на разговор о том, почему она светится, как начищенный пятак. Вроде открытая она, ничего в себе не держит, но порой создается впечатление, будто скрывает что-то. Или кого-то…

После ее ухода у меня очередная капельница, обед и тихий час. Та медсестра, которая вздыхала на букет от Смолина больше не приходит, хотя я слышу ее голос в коридоре. Кажется, она меня ревнует к моему бывшему мужу. Так глупо, и так смешно. Я до сих пор не могу понять, как он это делает? А впрочем, не важно…

Вечером мне звонит Славка. Добрая Леночка уже растрепала ему, что я больнице и по какой причине туда попала.

— Что, Светлана Батьковна, стоило мне только свалить в командировку, как ты в разнос пошла?

— Нет, — невольно улыбаюсь.

Мне приятно слышать его голос. У него своя магия. Если у Смолина – это ломать одним взглядом и внушать зависимость, то у Славы – успокаивать и поднимать настроение. Мой антидепрессант.

— Ну как же нет. С муженьком бывшим опять спуталась.

— Да на фиг он мне сдался? — смеюсь, — когда у меня есть ты.

— Смотри у меня! Будешь хулиганить и крестницу мою обижать – получишь по заднице.

Я в притворном ужасе охаю:

— Только не это. Не наказывай меня большой грозный дядька. Обещаю исправиться и стать хорошей девочкой.

— То-то же! — в трубке довольное фырканье, — тебя когда выписывают?

— Дней через пять. Врач сказала, что пока не прокапает меня по полной, и не убедиться, что все в порядке, не выпустит меня.

— Ну и правильно. Я как раз вернусь к этому времени и заберу тебя.

— Буду ждать.

— Ладно. Побежал я, не грусти. Целую в нос.

— И я тебя.

Откладываю телефон в сторону и улыбаюсь. Правда не долго, потому что, когда оборачиваюсь – вижу Смолина в дверях палаты.

Стоит, подпирая плечом косяк, и сложив руки на груди, исподлобья смотрит на меня.

— Чем обязана? — пытаясь скрыть волнение, спрашиваю не то, чтобы грубо, но уж точно не ласково.