Скажи, что любишь (СИ)

— Да. Я старался таким быть именно для тебя. Чтобы жалела, чтобы возненавидела этот брак, так же, как и я.

— У тебя получилось.

— Знаю.

Наш первый разговор по душам. Кирилл без прикрас говорит то, о чем я сама подозревала. Но одно дело подозревать, и совсем другое – получать прямые ответы. Это больно. И почему-то стыдно. За себя, и за собственную наивную глупость.

Я ведь тогда до последнего грезила, что у нас наладится, что переделаю этого сложного мужчину, и станет ласковым в моих любящих объятиях. А в итоге это он переделывал меня.

— Если я была тебе так противна, зачем спал со мной? Мог бы сразу обозначить границы и сказать, что это брак только на бумаге. Или это был еще один способ отомстить за дурацкую радость? Или просто решил, не пропадать же добру и использовал по назначению?

— Ты никогда не была мне противна. Но я эгоист, — произносит он, недовольно постукивая пальцами по рулю.

— Подробности будут? — Зачем они мне? Ведь ничего хорошего он не скажет, — удобно было? Присунуть, когда заняться нечем? Или хотел сильнее подсадить на крючок?

— Ты изначально мне понравилась.

— Давай без сказок, Смолин. Я беременная, а не тупая. Понравилась, как же…

А у самой щеки начинает подпекать. Все-таки тупая.

— Никаких сказок. Увидел – зацепила. Смешная такая была, задорная. Глаза сверкали.

— Так понравилась, что ты счел свои долгом этот блеск приглушить?

— Нет. По началу наблюдал со стороны и балдел. Я даже цветы тебе присылал. Тайком. Самый огромный букет, который только можно было сделать. Не стал бы говорить, но раз уж сегодня день правды.

В тот же миг перед глазами встает роскошный букет, который я получила на день рождения. На карточке подпись «от тайного поклонника».

— Это был ты?

— Да.

Не верю. Не могу поверить.

— Бордовые розы, перевязанные золотистой лентой?

— Вообще-то розовые в серебре, — снисходительно поправляет он, правильно разгадав мою уловку.

Розы действительно были розовыми.

Значит не врет. Действительно он.

Я на тот букет часами смотрела, любовалась, в тайне надеясь, что его прислал не просто тайный поклонник, а тот самый мужчина, от которого в груди разброд творился. С того момента я и решила, что эти цветы – мои любимые. Ведь они были такими же нежными и прекрасными, как и мои чувства.

— Я даже планировал пригласить тебя куда-нибудь. И наверняка бы пригласил. Но случился разговор с родителями и все изменилось. Я решил, что ты с ними заодно. Что ты просто избалованная девочка, привыкшая все получать по щелчку. И этот брак не только выгодная веха бизнеса, но и твоя капризная хотелка.

— Я не была ни с кем заодно, — горько поджимаю губы, — я просто радовалась, что могу быть с тобой.

В машине тишина, а у меня в голове наоборот гремят колокола. Кровь с трудом прокачивается по венам и каждое сокращение сопровождается ноющей болью.

Достаю оттуда пачку успокоительных, которые мне выдала Ирина Михайловна, и выдавливаю одну пилюлю.

— Свет?

— Все нормально. — рассеянно отвечаю я, — для профилактики. А то наговоришь сейчас еще чего-нибудь, и все. Хана моей выдержке.

— Мне замолчать?

— Не уж, Смолин, договаривай. Это не тот разговор, который хочется смаковать и растягивать. Хочу точку поставить.

Просто мечтаю об этом. Потому что мне сложно, потому что сердце ноет от обиды, потому что мысль о том, что все могло быть иначе больной птицей бьется в голове.

— Да, я вроде все сказал, — Кирилл неуверенно ведет плечами.

А в меня будто бес вселяется:

— У меня еще один вопрос. Очень он меня занимает. Почему все твои телки с такими губищами? В этом какой-то сакральный смысл, или это твой личный фетиш? Чтобы причмокивать было чем.

Кажется, мне удалось немного его смутить, потому что у Смолина вытягивается физиономия. Он нехотя выдает:

— Наверное, потому что так они точно не похожи на тебя.

Не знаю, как реагировать на последнее признание, поэтому отворачиваюсь к окну и смотрю на пешеходов, спешащих по своим делам. Я надеюсь, что у них все хорошо, и их в этот момент не бомбит так же сильно, как меня.

— Кир, скажи, — хриплю, — для чего ты завел весь этот разговор?

— Не хочу, чтобы между нами оставалась недосказанность. Если начинать общение заново, то с чистого листа.

— Думаешь, мне полегчало, после таких откровений.

Смолин качает головой:

— Уверен, что нет. Прости.

— За что ты просишь прощения, Кир? За то, что сейчас сказал или за то, что делал раньше?

— За все. Я много ошибок сделал, и то, где мы сейчас оказались – результат моих действий.

Представляю, как сложно ему было это сказать. Как сильно пришлось наступить себе на горло, чтобы признать свою вину.

Наверное, мне должно было полегчать после извинений. Узел в груди должен был ослабнуть, изо все мест вылезти солнечные ромашки и счастье, как цунами, смыть меня к чертовой бабушке.

Наверное…

Но нет.

Я снова смотрю в окно, пытаясь разобраться со своими ощущениями. Дрожу, как кролик в загоне с волком, все четче и четче осознавая истину: