Скажи «да», Саманта

Она несомненно наслаждалась каждой минутой этих благотворительных базаров, сельских концертов и даже церковных собраний, на которых говорила больше всех. По-моему, ей было одиноко в замке после жизни в Бирмингеме. Должно быть, у нее там были друзья, которые навещали ее; в замке же, при всем своем величии, она целыми днями сидела одна, напрасно дожидаясь, что кто-нибудь из знатинанесет ей визит.

— Бедняжка, — сказала мама однажды, — мне ее жаль. Она точно рыба, вытащенная из воды. Ты не хуже меня знаешь, Саманта, что даже если бы Хадсоны, Барлингтоны и Крумы стали принимать у себя Баттервортов, все равно между ними не могло бы быть ничего общего.

Я думаю, именно жалость заставляла маму быть с сэром Томасом и леди Баттерворт более любезной и несколько менее сдержанной, чем с остальными. Мама никогда не стремилась быть светской дамой и так же, как папа, ненавидела великосветские приемы.

— Я отказалась от них, когда вышла замуж за твоего отца, — сказала она мне однажды. — В молодости я была очень жизнерадостной, Саманта. А потом я влюбилась.

— И ты никогда не скучала по балам, которые устраивались в лондонские сезоны? Тебе не хотелось быть представленной в Букингемском дворце? — спросила я.

Мама рассмеялась:

— Скажу тебе честно, Саманта, а ты ведь знаешь, что я никогда не лгу, что я ни одной минуты не пожалела о том, что вышла замуж за твоего отца. Я стала ужасающе бедной, но в то же время очень, очень счастливой.

Лишь после войны, когда я стала постарше, мама иной раз говорила, что ей хотелось бы, чтобы я, так же как и она, испытала удовольствие от «появления в свете».

— Мне бы хотелось представить тебя ко двору, Саманта, — сказала она мне однажды. — Но мы не в состоянии этого сделать. Наверное, если бы были живы твои бабушка и дедушка, все было бы по-иному.

Мама была единственным ребенком в семье, и родители ее умерли во время войны. Она не слишком часто виделась с ними после замужества, потому что они жили на севере, но я знаю, что когда они умерли, она сильно тосковала по ним. Я думаю, что любой человек, осиротев, чувствует себя так, будто почва выбита у него из-под ног, Когда мама умерла, мне показалось, будто я лишилась руки или ноги, а когда папа… Но я не должна думать об этом!

Однако вернемся к базару. Начался он так же, как и любой другой благотворительный базар, на которых мне доводилось бывать. Те же препирательства, те же поиски кнопок, чтобы прикрепить муслиновые драпировки перед киосками, те же разногласия по поводу назначаемых цен.

Миссис Блундель, жена пекаря, выражала недовольство тем, что цена испеченного ею кекса с глазурью была, по ее мнению, недостаточно высока. Она несколько успокоилась лишь тогда, когда узнала, что леди Баттерворт попросила, чтобы именно такой кекс был оставлен для нее.

Я бегала туда-сюда, выполняя распоряжения всех и каждого, но вот, наконец, киоски были готовы, мешочки с лавандой, салфеточки, вязаные шарфы и другие товары, приготовленные нами для продажи, были разложены на прилавках, а папа пришел с саквояжем мелочи, которую он распределил между продавцами, чтобы они имели при себе небольшую наличность перед началом торговли.

Когда наступило время ленча, я улизнула домой, чтобы приготовить отцу еду и самой проглотить кусок-другой.

Переодеваться мне не было нужды, потому что перед тем, как идти на лужайку у замка, где должен был состояться базар, я надела свое зеленое муслиновое платье. Но я поднялась к себе в спальню, чтобы поправить волосы и взять шляпку, которую я сама отделала специально для этого случая.

Шляпка была очень миленькая, украшенная водяными лилиями и обрезками зеленого муслина, оставшимися от моего нового платья. Мне казалось, что она ничуть не хуже тех, которые я видела в Челтенхэме и которые стоили целых пятнадцать шиллингов! Оглядев себя в зеркале, я понадеялась, что никто не сочтет меня чересчур расфуфыренной для дочери викария.

Мне было хорошо известно, что многие дамы не одобряют моей внешности. Всего лишь неделю назад я слышала, как одна из них сказала:

— Она такая милая девушка. Жаль только, что выглядит столь театрально.

Я поспешила домой и стала разглядывать себя в зеркало. Неужто я и вправду выгляжу театрально?

Конечно, у меня рыжие волосы, и с этим я ничего не могу поделать. Но они вовсе не такие уж яркие, и не безобразно рыжие. У них скорее золотистый, мягкий оттенок, хотя после мытья они сильно блестят. Ресницы у меня длинные и очень темные, а глаза кажутся то серыми, то зелеными.

Мама всегда говорила, что я должна беречь свою кожу, и настаивала, чтобы я надевала шляпу даже выходя в сад. И теперь кожа у меня очень белая, с легким румянцем на щеках.