Скажи «да», Саманта

Я все думала и думала о Дэвиде, вспоминая, как он просил меня поехать с ним. И чем больше книг я читала, тем больше убеждалась в том, что люди готовы принести в жертву все самое дорогое ради человека, которого любят.

Нескоро пришла я к такой мысли, но осознав это, я сказала себе, что если бы я очень сильно любила Дэвида, то поступила бы так, как он хотел, даже вопреки собственным принципам.

Я чувствовала, что для того, чтобы вновь завоевать его любовь, я должна принести эту жертву, и что нет на свете ничего слишком трудного и слишком страшного, чего бы я не сделала ради того, чтобы Дэвид снова полюбил меня.

Ночи напролет я лежала без сна, мечтая о том, как в один прекрасный день я приду к Дэвиду и скажу ему;

— Меня больше нельзя назвать «чудовищно невежественной» и «до смешного невинной». Я теперь многое знаю, и я искушена в любви.

И я представляла себе, как он протянет ко мне руки и скажет, что любит меня, и после этого мы снова будем счастливы. Даже мысль о том, что Дэвид прижимает меня к себе и целует, наполняла меня тем же восторгом и удивлением, какие я ощутила при самой первой нашей встрече.

Хотя прошло уже немало времени, но одна мысль все-таки утешала меня, и это была уверенность в том, что если Дэвид не женился на мне, то он не женится и ни на ком другом.

Но, говорила я себе, быть может, когда он увидит, как я изменилась и какой огромный труд я проделала ради любви к нему, он все-таки попросит меня стать его женой. Вместе с тем, я чувствовала, что это не более чем мечта, нереальная, неосуществимая мечта, которая никогда не исполнится. Но все-таки я должна в нее верить!

Выхода у меня не было. Я должна была стремиться изменить себя, потому что знала: без Дэвида я никогда не буду счастлива, а, значит, и жизнь моя потеряет всякий смысл.

Голос мой затих в темноте спальни. Должно быть, я говорила очень долго. Я до такой степени погрузилась в воспоминания, что почти забыла о том, что Дэвид действительно находится здесь и слушает меня.

Это было все равно, что говорить с воображаемым Дэвидом, как я делала каждую ночь с тех пор, как убежала от него.

Я вздрогнула, когда снова услышала его низкий голос. Он спросил:

— А что случилось потом, Саманта?

— А потом… я встретила Питера и Виктора, — ответила я.

— Расскажи мне о них, — потребовал Дэвид.

Раздумье двадцатое

Джайлз повез меня в Сайон-Хаус, принадлежащий герцогам Нортумберлендским, чтобы сфотографировать в интерьерах дворца. Это была идея журнала «Вог» — им хотелось, чтобы модели Джайлза позировали ему в реальной обстановке фешенебельных загородных дворцов.

Сайон-Хаус оказался поистине сказочным местом! Я никогда не думала, что существует столь изысканные и роскошные интерьеры. Интересно было бы увидеть этот особняк в былые времена, когда по его залам расхаживали десятки лакеев в ливреях с серебряными пуговицами, а герцог Нортумберлендский устраивал грандиозные приемы, на которых бывали члены королевской фамилии.

Все годы воины особняк был необитаем, и это придавало ему несколько нежилой вид, какой обычно бывает в доме, где хозяева не живут. Но все-таки его великолепие по-прежнему поражало воображение, и мне доставляло истинное наслаждение позировать в холле с колоннами и позолоченными статуями, или в длинной картинной галерее, или в роскошно обставленных залах.

Джайлз закончил работу со мной и стал фотографировать Мелани и Хортенз, а у меня выдалась свободная минутка, и я решила прогуляться по галерее, чтобы осмотреть картины.

Стоя перед прекрасной картиной кисти какого-то голландца, я вдруг услышала, как ко мне сзади кто-то подошел. Думая, что это Джайлз, я сказала:

— Интересно, кто написал эту картину?

— Ян Ван Эйк, — ответил мужской голос, и я изумленно обернулась.

Это оказался вовсе не Джайлз, как я предположила. Передо мной стоял молодой человек с пышной шевелюрой, на вид ему было лет тридцать. Он был без шляпы, а в руках у него был большой блокнот. Он без сомнения был джентльменом, и я решила, что он принадлежит к герцогской семье.

— Вы интересуетесь живописью? — спросил он.

— Мне бы хотелось знать о ней гораздо больше, чем я знаю, — ответила я, и снова подумала о том, до чего же я невежественна, а живопись — еще одна область, в которой я полный профан.

— Хотите, я расскажу вам о ней все, что знаю сам? — спросил он.

— А вы бы согласились?

Он улыбнулся:

— Я знаю, кто вы. А теперь позвольте и мне представиться. Меня зовут Питер Синклер.

— Вы в родстве с герцогом? — наивно спросила я.

Он рассмеялся.

— Отнюдь. Я работаю у Кристи. А здесь я для того, чтобы произвести переоценку некоторых картин и мебели. Герцог считает, что их цена занижена.

Я знала, что семейство Кристи — это известные аукционеры с Сент-Джеймс-стрит, которые устраивают аукционы картин и антикварной мебели.

— У вас, должно быть, очень интересная работа, — заметила я.

— Да, она почти столь же интересна, как ваша, — ответил он. — Позвольте мне рассказать вам о картинах, а потом вы скажете, видите ли вы в них образцы высокого искусства, как я вижу образцы высокой моды в моделях, которые вы демонстрируете.