Скажи это Богу

- И ты помогла мне вспомнить об этом! Ты, дорогая, именно ты. Я в долгу.

- Алина. Ты не ответила мне, почему я падала в своей стихии, - полушепотом напомнила ей Анна.

- Ты слишком сильно любила свою стихию. Больше всего на свете.

- Господи, что ты говоришь! Я и сейчас точно так же люблю танец! - вскричала Анна.

- Танцы танцами, а стихия стихией. И стихийная земная любовь до полного разложения - это грех. Своим самоотречением ты и портила себя, свою душу. То есть ломала ноги. Поняла?

- Ты говоришь ужасные вещи. Я должна меньше любить? - Анна готова была заплакать. - А помнишь, как ты любила свое радио? А как ты любила своего Степана Фомича?

- Вот-вот. В результате с любимого радио уволили за настойчивое повторение в эфире слова Бог. Директор-коммунист вызвал и пожурил: "Что же это вы, образованная женщина, опытный литератор, а такое несете? Где вы его видели, этого Бога?.." Не там, где надо, говорила я это слово, непонятное директору... От любимого мужчины оторвали объединенными усилиями пяти баб, контузией и пятью швами над глазом. Я, знаешь, тоже была крупная специалистка любить что-то земное до полного опупения.

- Алина, а сейчас? А книга? Ведь ты ринулась в эту историю из-за своей - опять же неистовой, бешеной, безоглядной - любви к своим книгам. Ты же обожаешь писанину! Я потому и рискнула познакомить тебя с профессором, чтобы ты смогла вернуться к наилюбимейшему делу! Так что же ты говоришь? - Непьющая Анна хватила стопку водки и хлюпнула носом.

- То и говорю, - спокойно сказал Алина. - Любить надо прежде всего Бога.

- Вот и скажи это Богу, попробуй. Может, услышит, - бурк?нула Анна, однако успокоилась, прекратила пить водку и на?конец заметила, что на столике перед ней давно скучает заливная треска. И петрушка сверху. - И вообще это как-то все прямолинейно, декларативно... Земная жизнь тоже очень хороша... Хочешь, я расскажу тебе про московскую жизнь моих личных предков?

- Расскажи, - охотно согласилась Алина. - В их судьбах что-то отменяет мои тезисы?

- Сейчас поймешь...

(См. Приложение 10)

Доктор заболевает

В клинике профессора Неведрова мрачно. Клиентам сообщили, что доктор временно не принимает. Клиенты были так потрясены, что не посмели спросить, в чем дело.

Жена профессора, вечно молчаливая, верная, старалась не появляться пред мужем без особого приглашения.

Кое-как держались только повариха и горничные, у которых были понятные ежедневные обязанности.

Хозяин заведения не выходил из своих апартаментов.

И только Тима безоблачно жила новой жизнью, тем более вольной, что никто не смел входить к ней, давать советы, спрашивать.

Встретившая мир с глазу на глаз в двадцатилетнем возрасте, она не имела представлений, обобщений, - словом, опыта, округляющего молодость до глупости, талант до подражания, жизнь до старости. Она могла часами ходить по своей комнате, разглядывая предметы, и все было интересно, и все - равно всему. Папуас, которому вдруг показали цветной телевизор...

Пустой белый подоконник был чудесно интересен - и равен аквариуму с разноцветными рыбками и пушистыми водорослями. Сияние солнца, отраженного медовым паркетом, равно блеску морской воды на фотографии в журнале про путешественников.

Равновеликие и равнозначные, видения цветного мира весело, как мячики, отскакивали от ее проснувшейся сетчатки, а мозг, будто кедди, с готовностью перетаскивал клюшки к следующей лунке. И чуть не на каждой новоиспеченный игрок Тима выполняла hole-in-one*.

* В гольфе - попадание в определенную лунку с одного удара. Редкое везение. - Примеч. авт.

Тима с детства знала буквы, но никогда ничего не читала для себя. На все, что видел ее мозг, направление указывал профессор. Как правило, сия деятельность была слежкой за клиентами. Хорошо или плохо то или иное действие, Тиме было невдомек. И вообще - не для того профессор потратил на развитие уникального ребенка столько лет и средств, чтобы выросшее дитя увлекалось чем-либо лично, от своей души, и уж тем более таким бездарным времяпровождением, как самостоятельное различение добра и зла. Прежняя Тима не знала таких слов.

С этим самым добром-злом доктор и сам давно уж не возился. Все относительно, сказал он себе в ранней молодости, и на этом его философские упражнения в принципе закончились. А дальнейшая возня с гениальными клиентами, неизбежно страдавшими от сопутствую?щих гениальности заболеваний, только подтверждала его правоту.

Теперь же, когда на седую голову волшебного профессора обрушилось огромное несчастье - прозрение Тимы, - то ощущение несправедливости, недоброй воли и прочих обычных человеческих заблуждений крепко за?хватило его сердце. Над ним прошелестело, прокаркало зло, непростительное и - неотносительное.