СКАЖИ “GOODBYE”

Первые дни Максим возникал про то, что женам сотрудников рекомендуется работать в израильской школе, бухгалтерии или в консульстве, но Сашка только пальцем у виска покрутила, и он отвалил с этой бредовой идеей. Не для того она сюда приехала, чтобы целыми днями визы штемпелевать. Первый месяц она просидела, обложившись журналами со светской хроникой у экрана телевизора. Большая часть журнальных фотографий была посвящена местной великосветской тусовке, причем многие красивые участницы вежливо обозначались как студентки. Сашка невольно мечтала, что когда-нибудь под ее фотографией будет фигурировать более престижная профессия актрисы. Ее все интересовало: как ведут себя здешние женщины, как говорят, как двигаются, и главное - что делает каждую из них особенной: манерность Литвиновой, самодостаточность Чуриковой, обаяние Пушкиной, легкий шепоток Пимановой, шумное очарование Тины Канделаки. Сашка ревниво сравнивала себя с российскими манекенщицами и совершенно объективно находила, что она не хуже никого из них, но в этот бизнес ей соваться не хотелось - годы все же не те, чтобы начинать уже пройденный класс в другой стране, и не к лицу жене израильского дипломата пытаться перещеголять в сексапиле Ксению Собчак. Как следует изучив всех московских кумиров, Александра решила, что ее сильная сторона - это милый и непосредственный юмор женщины-ребенка. Тем более, что это ее естественная манера, и не стоит менять амплуа.

Интересно было наблюдать, как одевается народ в Москве: совсем иначе, чем где-бы то ни было. Конечно, местную уличную моду нечего было даже пытаться сравнивать с израильской, потому что израильтяне одевались кое-как, а здесь к одежде относились рабски внимательно, причем московские веяния моды были тотально деспотичными. Одинаково модно одевались повально все, кто смотрится в зеркало. Для самой Сашки проблема одежды, благодаря запасам с лучших времен, пока еще не стояла, но на психику давила мысль о том, что в дизайнерских магазинах все неприступно дорого, а покупать что-либо в дешевых молодежных магазинах, вроде «Зары» или «Манго», не говоря уже о рынках, Сашке было зазорно.

В свободное от антропологических исследований время Александра пересмотрела на удвоенной скорости всю продукцию российского кинематографа за последние пару лет, и ей показалось, что она вполне вписалась бы. Особенно понравился «Ночной дозор».

Попутно она приставала к Максиму, чтобы тот связался, наконец, со своим знакомым с первого канала, но знакомый оказался совершенно бесполезный, ничего для нее сделать не захотел, и утверждал, что, кроме Константина Эрнста, никто ничего не решает, и Александра стала дозваниваться до Вадима, достав у Максима его координаты, но Вадим тоже кормил ее пустыми обещаниями. Правда, сводил их с Максимом пару раз в «Пушкин» и в «Ваниль», но ни бондарчуки, ни кончаловские там не вырисовывались, а вместо этого он знакомил их с какими-то проходимцами, и очень скоро Александра догадалась, что никакие полезные деловые люди из мира кино там своих дел не решают. А потом Вадим вообще отбыл в Дубай, и Сашка осталась совершенно без связей.

Прелесть столицы понемногу убывала. Стали раздражать грубость прохожих и продавцов, огромные расстояния, зимняя грязь и понаехавшие отовсюду инородцы. Несмотря на подвозки Олега, со страшной скоростью снашивались туфли и сапоги. Но Максим даже заикнуться не позволял о том, чтобы завести свою машину. Накачанный ужастиками посольского секьюрити, он так и видел Сашку и свою карьеру жертвами подстроенной аварии. А Александре, уже много лет даже в самые тяжкие времена не пользовавшейся благами общественного транспорта, до ужаса противно было протискиваться в часы пик с пьяницами и ругучими бабками в вагоны метро или автобусы.

Дни стояли холодные и короткие, почти всегда пасмурные, и этот угрюмый климат тоже действовал на психику. С одной стороны - над ней не капало - Максим работал и крышу над головой обеспечивал, но очень роскошной жизнь супруги израильского дипломата тоже пока не получалась. Все немногие израильские знакомые целыми днями работали, а кроме них Александра здесь ни одной живой души не знала. Были всплески еврейских праздников с приглашением видных еврейских деятелей столицы, были приемы в своем и в других посольствах, на которых Александра потрясала всех своим видом и туалетами, иногда наезжали из Израиля делегации с важными людьми, и Максим с Сашкой по долгу службы и велению сердца опекали их, но сереньких будней оказалось куда больше. Культурная деятельность Максима, от которой Александра ожидала дружбы со всей творческой Москвой, вылилась в устройство нескольких выставок израильских фотографов и художников, на которых, разумеется, в непременном порядке представлялся знаменитый портрет из частной коллекции Александры де Нисс, но по большей части это было либо общение с наезжавшими в составе делегаций израильтянами, либо занудные семинары с никому неизвестными участниками пенсионного возраста.