Читаем СКАЖИ “GOODBYE” полностью

В один из первых теплых вечеров начинающегося лета Александра сидела на веранде кафе с видом на подсвеченные стены Старого города и рассматривала заполнявшую кафе публику. В «Синематеке» только что закончился очередной показ кинофестивального фильма, и вышедшие из зала зрители заполнили лестницу и кафе, все толпились и обсуждали картину. В публике было довольно много русскоязычной молодежи - в большинстве своем красивой, модно одетой, выгодно отличавшейся этим от израильтян. Какая-то девушка даже была в маленькой шляпке с перышком, кокетливо приколотой набекрень над пучком на затылке. Девушка была хорошенькая и моложе Александры, и можно было только порадоваться, что она стояла за спиной у сидящего напротив Артема. Александра заметила вошедшую в кафе Мурку, помахала ей, и Мура побрела сквозь людской прилив, волоча за собой Максима.

- Привет, привет! - подружки расцеловались, и представили своих спутников друг другу. - Сашка, как ты потрясающе выглядишь!

- Спасибо, спасибо. Смотри, как на тебе это платьице миленько сидит! - обрадовалась Сашка, признав отдаренную подружке собственную старенькую шмоточку.

У Максима было некрасивое, интеллигентное носатое лицо, и начинающаяся лысина. Он был старинным приятелем Мурки еще со времен совместной учебы в иерусалимском университете, когда изрядная доля свободного времени проводилось в кафетерии гуманитарного факультета, за обсуждением культурных, политических и постельных новостей окружающей жизни. Когда бы Мурка не забрела туда, за чашкой кофе или какао всегда сидело несколько «русим» из подобравшейся на кампусе «русской» компании, которая в те годы, еще до прибытия Большой Волны беженцев из развалившейся империи, была самой блестящей, самой интеллектуальной и самой элитарной группой на кампусе. Это потом уже набравшая силу лавина новоприбывших привезла с собой собственный стиль, обрела собственных героев, и запрезирала провинциальных старожилов, плесневевших в этих палестинах все годы перестройки. А тогда Мурка и ее друзья учили что-то совершенно для жизни ненужное, со страстью читали всю мировую литературу, делились сигаретами и конспектами, и сами презирали аборигенов. Потом самые целеустремленные, или самые простенькие из них? - тут мнения расходились - благополучно одолели курс наук. Среди них были Мурка и Максим. Самые одаренные и любознательные так, наверное, навеки и остались блуждать по путаным коридорам и библиотекам этого тусклого мрачного кампуса, пугая новичков латынью и длинными списками собственных публикаций в научных журналах. Максим забросил показушное студенческое противостояние истеблишменту и пошел на дипломатические курсы, после которых, поработав за гроши в различных отделах министерства иностранных дел, поехал на несколько лет в Польшу, в качестве второго секретаря новоиспеченного израильского посольства, а теперь, дожидаясь очередного почетного и прибыльного заграничного назначения, работал в «Бюро по связям» - инстанции, официально не существовавшей, но неофициально всемогущей. Время от времени они с Муркой встречались в кафе или у общих знакомых, а в последнее время, в связи с ее профессиональным интересом ко всему, связанному с судьбой еврейского народа, и дипломатической деятельностью в России, их приятельство укрепилось. «Натив» («Путь» - так официально называлось ведомство Максима), заведовал выдачей разрешений на репатриацию в Израиль.

- Саша, ты знакома с Максимом? Максим - дипломат, и мы с ним зимой одновременно летали в Москву. Он - обделывал там какие-то грязные дипломатические махинации, подозреваю, что шпионил, а я добросовестно наводила радиопост между Москвой и Тель-Авивом.

Мурка вернулась в Иерусалим уже пару дней назад, но хотя ее по-прежнему ждала пустая квартира, депрессия больше не посещала. Настроение сбилось, идея фикс под названием «Вадим» покинула ее - вдруг оказалось, что все знакомые звонят, куда-то приглашают, что жизнь вполне готова принять ее в общий поток, и тем хуже для Вадима, тратящего эту чудную весну на общество своей мамы.

- А как ты съездила в этот раз?

- Ну, как полагается в командировке - во мне тесными слоями утрамбовались обильные завтраки с котлетками, обеденные трапезы из пяти блюд и торжественные ужины, перемежающиеся коктейлями, чаепитиями и плотными перекусами. На обратном пути с меня не взяли за перевес только потому, что пассажиров взвешивать еще не догадались.

- Мурочка, ты прекрасна как всегда, - галантно возразил Максим, и Александра бросила на него изумленный взгляд: не то чтобы Мура плохо выглядела, но Александра не привыкла, чтобы в ее присутствии замечали других женщин.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман