Скажи «Goodbye»

А наутро вообще всю хандру как рукой сняло, и было весело и здорово. И на съемки она пришла в отличном настроении, полностью владея собой. И снимки вышли изумительные: Александра получилась такой, какую и требовал фотограф Стив — наивной и дерзкой одновременно. И он сказал, что никто бы больше так не смог. И Сашка сама это знала, и уже не чувствовала себя в этой молодежной компании переростком, а наоборот — взирала на молодежь сверху вниз, снисходительно, хоть и милостиво. Сначала её смущало, что она умудрилась, имея дома чуть ли не жениха, увлечься сразу двумя мужиками в одной поездке, но потом она строго сказала себе: «Что случается здесь, то здесь и остается», и все пошло чудесно. У Ярона было совершенно потрясающее тело Адониса (куда там даже Джорджу Клуни!.. уж не вспоминая о Максиме) и тот мальчишеский пыл, от которого Александра уже успела отвыкнуть за время связей с «перспективными» мужчинами, потому что пока они становились перспективными, они успевали утратить эту победительную увлекающую страстность. За это Сашка простила ему не только вульгарный браслет и крашеные волосы, но даже неподобающую мужчине самовлюбленность и изрядную меру глупости, и каталась с ним на джипе, а вечером ходила в ночной клуб и дискотеку. Но вместе с тем Александре льстило и внимание Стива, хоть тот был лысым и тощим, потому что тут дело было во всегдашней магии воздействия фотографа на модель, в его власти над ее образом, а тем самым и над ней. А их постель помогала Александре утвердиться в себе. В жизни Сашка была мягкой, податливой и легко управляемой, но каким бы талантливым и каким бы доминирующим ни был мужик, в конце концов он оказывался с ней в ситуациях, в которых он становился от нее зависимым, и это было самым главным, ради чего, наверное, она и шла на близость. А для съемок их связь была благотворна по профессиональным мотивам.

— Это не какие-нибудь конкретные блага, я не из тех, кто залезет в койку ради участия в съемках, — объясняла Сашка Мурке по телефону, но больше самой себе. — Тут дело в какой-то особой атмосфере, которая возникает между фотографом и моделью-любовницей, отчего потом и выходят такие потрясные снимки.

— То есть, ты принесла себя на алтарь искусства?

— Вот будешь смеяться, а в некотором смысле именно так. Мы с ним вместе, именно вместе, создали потрясающую художественную серию, ты не поверишь!

— Просто Пигмалион и Галатея!

— Никакой не пигмалион, высоченный мужик, и все, что надо, тоже в полном порядке! Но главное, что я была полностью удовлетворена, впервые в жизни, и как женщина, и как человек искусства!

— А как же Максим?

— А при чем здесь Максим? — оторопела Сашка. — От него не убудет.

— Ну, Сашка, ты даешь!

— Даю. Ведь я же не замужем, — с самой малой толикой простительного ехидства сказала Сашка. — И вообще, пора признаться самой себе, и всем окружающим, что я, по-видимому, не способна хранить верность. Или, во всяком случае, я еще не наткнулась на такого мужика, который бы этого стоил.

Сашка нисколько не хотела покрасоваться перед Муркой, она прекрасно понимала, что Мурка сейчас полностью поглощена своим супружеством, но все же было только справедливо, что и у нее в жизни есть что-то, чего уже не бывает в жизни замужних женщин — щекочущая острота новых отношений, волнующее разнообразие новых любовников и неизведанный простор открытых возможностей и вариантов собственной судьбы.

* * *

Но Мурка не сожалела ни о каких потенциальных потерях замужних женщин. Счастливая сама, она радовалась за Сашку, что та слезла с дивана и перестала хандрить, только немного тревожилась, не воздастся ли подруге за всеядность муками раскаяния и ощущением использованности.

Новобрачная была полностью занята привыканием к мужу, к Америке и к своей новой жизни. Совесть слегка мучила, что она наслаждается таким благополучным бытием, ничем его не заслужив, в то время, как в Израиле взрыв следует за взрывом, но душа и тело не могли удержаться от ощущения счастья. Сергей уходил на работу рано-рано утром, Мурку не будил, и она обычно просыпалась только к полудню. Открыв глаза сразу вспоминала, что теперь в жизни не одна и не сама по себе, а принадлежит кому-то, и этот кто-то принадлежит ей. На душе становилось необычайно хорошо. Вытягивала руку из-под одеяла и звонила этому дорогому «кому-то», и хотя только что продрала глаза, если Сережа отвечал на бипер, у них сразу находилось о чем поворковать. В квартире всегда было тепло, тихо и полутемно — окна выходили на север. И сколько бы добрые люди ей не предрекали, что она, якобы, без работы жить не сможет, покамест безделье ее не тяготило. Впервые в жизни никуда не надо было спешить, и не висели над душой тысячи занудных обязанностей и поручений. И если звонил телефон, то это почти всегда был Сергей с работы, проверявший, не скучает ли она, а иногда Анна или Сашка, а не редактор с очередным дурацким заданием, и не докучливые чиновники абсорбции или политики, пропагандирующие собственные достижения.