Скажи «Goodbye»

Никакими зимними видами спорта Мурка не занималась, так что на улице ей зимой бывать не случалось, поэтому к марту она стала бледной, как поганка и начала серьезно беспокоиться о возможном дефиците витамина D. Такое чуткое внимание к своему здоровью тоже было следствием ее американизации. В Израиле она смутно знала что-либо о витамине D, считая априори, как и все израильтяне, что средиземноморская диета плюс восемь солнечных, без единого облачка месяцев в году обеспечивают человеку избыток всего нужного для здоровья.

Но помимо таких мелочей, как длинная зима да комариное лето, тихая провинциальная жизнь эмигрантской Америки Муру вполне устраивала, и ее начало затягивать сладкое очарование буржуазной жизни.

Не считая Сережиных коллег, Мура из всех американцев общалась только с кассиршами, администраторшами в поликлиниках, врачами и официантами. Ну еще с «супером» в их доме, который два раза чинил у них инсталляцию. И все эти американцы были такими милыми, такими непривычно вежливыми даже с ней, явной эмигранткой.

Повседневная жизнь была непривычно комфортабельной и удобной. Практически не было вещи, которую нельзя было бы оформить, заказать и устроить по телефону! А что уж никак не получалось по телефону или интернету, то точно можно было сделать, не вылезая из машины, будь то вложение чека в банк или получение лекарства в аптеке. Томительные очереди в присутственных местах настолько ушли в прошлое, что когда Гринбергам понадобилось заверить в израильском консульстве необходимый документ, и после полутора часов ожидания в пустой приемной Муре было веско и непререкаемо объяснено, что «вас много, а консул один», то это хамство показалось таким родным и привычным, что ради него не заподло было посидеть и еще часок-другой. Сергей говорил, что американская любезность предписана правилами вплоть до улыбок и встреч глазами, и вовсе не значит, что каждая продавщица и впрямь полюбила тебя как родную. Но Мура решила, что лучше лицемерная вежливость, чем откровенное хамство, тем более, что народ в Висконсине и впрямь был незлобивый, доверчивый и готовый помочь.

— Сереж, почему все в мире так не любят американцев? — спросила Мура, слушая в очередной раз в новостях европейскую критику в адрес Америки, собирающейся воевать с Саддамом Хусейном. — Сколько всем в мире гадостей наделал Советский Союз, а русских почему-то везде все любят. Даже немцы, и те радостно скалятся: «Русиш, русиш!» А несчастных америкашек нигде терпеть не могут, а они только в том и виноваты, что шумные, ноги на стол кладут и бейсбольные кепочки носят.

— Ну, не только. Еще собакам дни рождения отмечают, — сказал Сергей, подняв голову от газеты.

— Что же, все только зависть?

— В основном. Оправданная.

— Чего ж тут оправданного! — с энтузиазмом принялась Мура защищать приютившую ее страну. — Американские пионеры так тяжело трудились, чтобы создать своим потомкам эту хорошую жизнь! Сегодняшние американцы благоденствуют, потому что их предки освоили и обжили этот континент! Ценой огромных жертв!

— Все тяжело трудились, и все собой жертвовали. Но у остальных вышло «как всегда», и только у одних американцев получилось. Всем и обидно. Посмотри на «Нью-Йорк Таймс», — и Сергей передвинул газету к Муре. — Это статья о войне и голодающих в Дарфуре, а рядом местная реклама: «Вам не удается обуздать свой аппетит? Вы хотите есть что угодно, и не толстеть? Принимайте наше новое средство…».

— Ну хорошо, а Канада? А скандинавы? Они ведь тоже процветают.

— Они воплощают человеческую мечту о социальном братстве. К тому же, канадцы и скандинавы — тихие обыватели. Никакого бремени мирового арбитра и лидера на себя не взваливали, с них мало и спрашивается. И, кроме того, Мура, тебе только кажется, что в Америке все хорошо живут! Здесь колоссальные социальные различия!

— Сережа, я уважаю твою чуткую интеллигентную совесть, но материальные различия важны только для завистников. Я знаю, что в Америке есть и бедные люди: они ездят на старых машинах, курят и питаются в Макдональдсе, бедняги. Будучи студенткой, я была куда их беднее.

Сергей покачал головой:

— Ох, Мурка, ты не знаешь, о чем говоришь. Когда я работал в университетской клинике, ко мне попал пациент, дядька 62 лет, всю свою жизнь прожил на севере Висконсина, работал на лесоповале. У него вообще не было никакой медицинской страховки. Естественно, он никогда к врачам не ходил. Но его достала грыжа, она ему мешала работать, и он кое-как накопил деньги, и пришел к нам с надеждой на операцию. Я его проверил, и понял, что у него столько болезней, что я не решусь положить его на операционный стол. А возможности лечить все его застаревшие хвори у него, естественно, не было. Он просто продолжит работать, пока будут силы, а потом… — и Сергей махнул рукой.

Мурке стало стыдно.

— Что ж, Сереж, капитализм и в самом деле жестокая штука?