Скажи изюм

Он встал. Одну руку положил на плечо полубрату, другую на плечо полуневестке. Чуть сжал – прощание. Повернулся и стал пересекать ресторанное пространство по направлению к эстраде. Unbearable, думал он на ходу, и эту мысль отчетливо выражала его спина. Мы смотрим на него от столика, где он только что сидел, и кроме мысли «невыносимо», выраженной на том языке, на котором он в силу своей профессии привык думать, видим, увы, большую плешь. Впрочем, по мере удаления и мысль становится менее отчетливой, и плешь как бы теряется среди параметров головы. Уже без мысли и без плеши он подошел к оркестру, протянул лидеру 25-р-банкнот, что-то заказал, и отправился далее, вниз, и взял в гардеробе пальто и шляпу. Плешь окончательно скрылась под твидовой шляпой ирландского стиля, мысль проявилась в движении руки, влезающей в рукав. Unbearable. Он вышел на Кутузовский проспект. Через несколько минут оркестр стал исполнять его заказ – фокстрот «Гольфстрим».

V

Максим и Настя, покинув «Хрустальный», немедленно решили бежать. Ну, вовсе не с целью спасения огородниковской шкуры, ее не спасешь, а просто из Москвы сбежать на некоторое время, из опостылевшего скопления фотил и «фишек».

Их машина, разумеется, стояла скособоченная на две левых спустивших шины, и это-то как раз и давало шанс к бегству. Не исключено, что «фишки», проткнув две шины сразу, на сегодня сняли наблюдение – далеко, мол, не уедет. А вот как раз и уедем подальше. На Кавказ! В конце концов, могу себе позволить отдых перед расстрелом, в хорошем стиле пошутил Ого.

Остановили такси. Хочешь с ходу заработать сотню? Шофер, разговаривая с Огородниковым, не отрываясь смотрел на Настю. Можно и дешевле, криво усмехнулся он. Огородников вытащил сотенную. В темпе, друг, перемонтировать надо два ската! Шофер тогда поверил, что не шутят, выскочил с энтузиазмом.

Это был молодой московский волчок с вертким задом. Такого рода типчиков подбирают и в оперативку. В багажнике у него оказалось все, что надо, включая и запасные камеры. Он стал быстро шуровать на задах обелиска «Москва – город-герой». Почерневшие сугробы вдоль мостовых еще демонстрировали свое ноздреватое величие, но вся проезжая часть была чиста и даже как бы позванивала под проносящимися стайками машин, звала в дорогу.

Подошел постовой, поинтересовался. А вот товарищу помогаю, непрофессионалу, объяснил шофер. Постовой ничего не сказал, только на стройной дубленочке, то есть на Насте, поиграл глазами. А как вообще-то получилось, что ты сразу на две захромал? – спросил таксист. Да муж, наверное, проткнул, неожиданно для себя сказал Огородников. Мы с ней от ревнивого мужа удираем. От мужа, радостно ахнул паренек. От мужа, от мужа, весело подтвердила стройная дубленочка, от товарища Старого-Грозного! Отлично, сказал таксист, эх, жизнь половая!

Информация его как бы вдохновила. Шуруя монтировками, он стал рассказывать о своих собственных сногсшибательных половых приключениях. Присутствие Насти нимало молодца не смущало. Он был из тех таксистов, что в каждой пассажирке предполагают проститутку. Она мне говорит «пятерку до Зацепы», а я ей говорю «и губки в придачу»… Из Домодедова везу даму, инженера-химика, зарулил в лесок, ну, она мне строчит, а тут… Макс, Макс, хохотала Настя на ухо Старому-Грозному, что он такое несет, ведь уши же вянут… Ты, друг, видно, французским видом спорта увлекаешься, сказал Огородников. А как же иначе, удивился таксист, будто иначе и нельзя.

Закончив работу, он протянул Максиму две проколотых камеры. Заваришь где-нибудь. Там в одной тебе муж подарочек оставил, месарь клевый. Скажи спасибо, что не кастрировал.

Они сели и помчались и на четвертый день пути, точно следуя маршруту Пушкина, догонявшего экспедицию графа Паскевича, прибыли к подножию гигантской Кавказской горы. Там, в предгорье, Огородников с блаженством вдруг ощутил себя «вторым человеком». Все знали Настю, все ахали «Настя приехала», он тут был пока что только «Настин муж».

Несколько дней они провели в курортной зоне, шляясь среди туристов и лыжников, толпами собиравшихся вокруг единственного в округе подъемника с дерзким лозунгом на моторной будке «Наша цель – коммунизм!». Проблема была со жратвой, как они выражались теперь на студенческий манер. Приходилось быть на подножном корму, то есть шляться по продмагам, где единственным съедобным предметом был полусъедобный «Завтрак туриста». Посещали и так называемые кафе, предлагавшие бутерброды с засохшим, коробом вставшим сыром. В кафе сидели сумрачные мужчины местной малой народности. Оторванные от Корана, они приобщились к алкоголю. Зажав стопарики в кулаках, чокались кулаками в честь сороковой годовщины изгнания из родных ущелий в степи Казахстана; такие были злопамятные.