Скажи изюм

Он еще несколько раз надувал щеки, сдувал пыль с некоторых предметов вокруг дивана. В разных ракурсах и плоскостях открылись некоторые лики, в том числе бесстрастные черты того, чье имя носил сей каменный мешок, покровителя моряков Святого Николая. Под ним Вадим Раскладушкин поставил негасимый, на батарейке, фонарик. Потом он, будто больного, усадил Огородникова на кожаном диване.

– Вот здесь, Макс, вам нужно отсидеться.

Что делать-то мне, взмолился Огородников, молиться, что ли?… Он брал Раскладушкина за сильную белую руку. Вадим, не сразу уходи!

– Молитесь, если хотите, – сказал Раскладушкин и положил руку на голову Огородникову. – А не хотите, не молитесь. Увы, мне надо идти…

Огородникова снова стали продирать приступы рыданий. Ой, подожди, дружок, не оставляй! Видишь, огромное истечение влаги из глаз началось у меня. Бесповоротное излияние слезы.

– Это, пожалуй, хорошо, – сказал Раскладушкин. – Из всех человеческих влаг слеза, как говорят, ближе всего к корням души. То есть слеза, как иные тут считают, входит в состав мирового океана. Речь идет, по мнению определенных кругов, не об океане бурь и борьбы, а об океане греха и горя.

С этими словами он снял руку с головы Огородникова и удалился. Слышно было, как он закладывает снаружи чеку и навешивает замок. Огородников закрыл мокрое лицо ладонями и позволил слезе бурно катиться меж пальцев в сопровождении пузырьков, вызванных одновременным исходом слюны и сопли. Он молился с дикостью, присущей всякому человеку, получившему советское воспитание.

Господь Создатель, Более Правый,
и ты, Блаженный Николай,
провижу я, как встанут травы
над нашим пеплом и золой.

Ловил я мимолетный образ
и в этом, грешный, был ретив
и не заметил, что обобран
размахом рук, рычаньем ртов,
полетом ног, сдвиженъем чресел.
Увидев все, слетел с рессор,
как будто с бочек Красной Пресни
скатился сбитый комиссар.

Господи, правда ли, что в прохождении звездных путей
скрыт и проход в зазвездность?
Милостивый, поделись секретом темных пространств!
Место, которое мы здесь называем Россией,
нечто существенней, чем геологический шлак?

Детские вечера,
лепет сиреневых душ,
но принимать пора
таинств свирепых душ.

Юности тихий мед,
запахи крымских слив…
время шагнуть вперед
в грозных теорий слив.

Вечный птенячий писк,
краткий слоновий рев.
Время… монах Франциск
Тащится через ров.

Господи, просвети, где разместимся с друзьями в сонме далеких душ?
Все эти комбинации, именуемые поколениями, правда ли не случайны?
Господи милостивый, единый в трех образах Отца, Сына и Духа Святого,
вспомни о малых своих посреди материализма!
Не дай предстать, Милосерд, перед Твоим отсутствием!
Господи, чудо яви и посрами атеизм!

II

К тому времени, когда Вадим Раскладушкин покинул часовню Святого Николая, в округе было уже темно. Неподалеку по стенам и низким крышам бараков проплывали фары сыскного автомобиля. Раскладушкин вышел на завиток шоссе и поднял руку. Сыскная тут же остановилась. Подбросишь до электрички, Володя? Об чем разговор, садись, Вадим!

Сканщин в машине был один. Он ехал медленно и сокрушенно мотал головой, явно хотелось человеку чем-то важным с попутчиком поделиться. Прямо беда, Вадим, всякую надежду уже потерял найти Огорода, а найти надо, живым или мертвым.

– Зачем он тебе, Володя? – поинтересовался Раскладушкин.

Хорошее любопытство какое-то светится в глазах у этого недюжинного юноши. Повестку, Вадим, мне надо ему вручить на допрос по делу Жеребятникова. Матерого врага недавно взяли.

Вот какая странная жестикуляция. Пальцы пианиста берут наше ухо и перебирают его, будто это листок капусты. По телу проходит освежающий жар.

– Там у вас злодеяние готовится, Володя.