Скажи красный (сборник)

Совсем выросла, совсем выросла, – я обнимаю подушку и проваливаюсь в глубокий как обморок сон, в котором беленькая из «Аббы» орудует столовой ложкой, выскребывая последние икринки со дна трехлитровой банки, а когда присматриваюсь, то оказывается, что это не она, а тощая Миронова в новеньких «ливайсах». Маленький Фельдблюм с несчастными глазами пожирает сметану из граненого стакана, становится на четвереньки и лает в точности как его овчарка Нада, а потом достает огромный шприц и надвигается на меня, – я успеваю заскочить в лифт и пытаюсь нащупать хоть одну кнопку, но стены лифта совершенно гладкие – это такая герметичная кабина, она уносит меня с завыванием и грохотом, от которого сердце мое тоже грохочет прямо во рту, и я просыпаюсь мокрая, нет, не то что вы подумали, просто мокрая от пота, слюны, слез, ужасная некрасивая девочка, очень несчастная, невозможно несчастная, несчастная до такой степени, что ей только и остается, что схватить лежащие на трюмо ножницы и отхватить противные косички у самого основания. Это не так легко, ножницы тупые, и я упрямо пилю и кромсаю, пилю и кромсаю, и подвываю омерзительным голосом, потому что косички мои каштановые, с рыжинкой на кончиках, а на одной из них – красная лента.

Косички я оплакивала неделю. Забилась в шкаф и отказалась идти в школу. Но идти все же пришлось. До сих пор не могу понять, как это мама позволила мне выйти из дому. Такой несчастной. Обреченной, с затравленными красными глазами, с головой, втянутой в плечи.

Хорооошенькая, – протянула Миронова, и я чуть приободрилась. Но на физкультуре старалась прятаться за ее спину, потому что это был смежный урок с параллельным классом, и один мальчик… В общем, он мне нравится. Конечно же, если бы я помнила о нем в то ужасное утро, я бы ни за что не сделала того, что сделала. Но мальчик ни разу так и не взглянул на меня, и я уже не знала, радоваться мне или огорчаться. А на переменке стояла у окна и водила пальцем по стеклу, глотая слезы. Жизнь кончена, жизнь кончена, – не думаю, чтобы я произносила именно это, но нечто подобное мелькало в моей обезображенной голове.

Тяжкое бремя страсти

Весна. В коридорах средней школы номер двести четыре – запах пота и мастики.

Мужев и Фельдблюм на лету разбивают девчачьи стайки, – высшим пилотажем считается внезапно вметнувшаяся вверх и без того символическая юбчонка, – визг… Берендеев, Берендус, или Жирный, тряся щеками и хохоча, хлопает девчонок промеж лопаток, – на предмет наличия пока еще весьма таинственного элемента женской экипировки. О результатах сообщается во всеуслышание – таким образом всем становится известен тот факт, что Сонечка Шварц носит лифчик, а тощей Смирновой, например, он совсем ни к чему.

Некоторые девочки уже давно маленькие женщины. У них усталые с поволокой глаза и вспухшие губы. Таких мальчишки уважают и побаиваются. Вон Люда Макарова, например, появляется только к третьему уроку, и вообще ей не до того, школьное платье трещит на груди, после школы ее ждет студент (взрослый мужчина!), скорей всего, Люда скоро выйдет замуж и нарожает маленьких макаровых одного за другим, а на физику и сны Веры Павловны ей глубоко наплевать.

В общем, на повестке дня – ЛЮБОВЬ. Без нее – никак. Дома я верчусь у зеркала, еще на сантиметр укорачиваю платье, – сырой весенний воздух и бурное цветение яблонь взывают к подвигам. Элементами эротики пестрит «Молодая гвардия», у Горького полно, Куприн бесценен. А уж Бунин… Под партами во время уроков перечитываются захватанные, переписанные чьим-то аккуратным почерком тетрадки. «Дядя и племянница». Уши горят. Во рту пересыхает. В общем, так дальше нельзя. Приобретенное и усвоенное срочно требует выхода.

Вдобавок массу страданий причиняет внешность.

Исчезает беспечная гладкость кожи, волосы вьются совсем «не туда», и вообще их гораздо больше, чем требуется.

Главное, направить страсть в нужное русло. Срочно подыскивается объект. Только, вот незадача, – своих, из класса, я знаю как облупленных, – но в седьмом «А» – новенький, – челка до бровей, глаза синие как озера… Сказано – сделано.

Теперь все в курсе, что новенький Вася Дедушко (с ударением на втором слоге) – мой. Знают все, кроме самого Васи.

Я загружена делами по горло – едва заслышав звонок на перемену, пулей вылетаю за дверь. Сначала в туалет – подправить челку (не волосы, а пакля), потом – на второй этаж, поближе к любимому. – ТВОЙ в столовой, – шепчут посвященные. Несусь по адресу. С гордым выражением лица наворачиваю кругов пять вокруг ничего не подозревающего героя, невинно жующего пирожок.