Скажи миру – Ы!

Сейф, приобретенный мною, был изготовлен известной фирмой и стоил довольно дорого. К тому же он имел пару дополнительных секретов, помимо цифрового набора, и обычного врезного замка, с помощью которых он закрывался. Открыть его можно было только с помощью ключа, вставленного в замочную скважину и цифрового набора. Отдельно никак. При этом, если вставленный в замочную скважину ключ повернуть слегка в обратную сторону, буквально на полоборота, то замок блокировался и в этом случае, открыть его можно было либо путем взлома, либо специальным ключом, который предлагалось держать отдельно от остальных. Последний сбрасывал блокировку и мог открыть дверь сейфа, даже если открывающий не знал правильных цифр кодового замка. Еще при покупке, мотивируя тем, что у компании будет два доверенных лица, я потребовал, чтобы таких ключей было тоже пара. Правда свой тут же отложил в сторону, и не уведомил о его наличии.

Первые два месяца было относительно тихо. Да и сам мистер Либензон советовал особенно не разгоняться. Ведь компания была записана уже на меня, и подходило время уплаты налогов. Поэтому показывать какие-то телодвижения было просто невыгодно. В феврале 1939 года, мы подали декларацию о доходах и быстренько рассчитались за полученную прибыль прошлого года, заодно приобретя репутацию честного налогоплательщика. И только после этого слегка подняли процентную ставку до четырех с половиной процентов, чтобы привлечь инвестора. Количество вкладчиков разумеется слегка увеличилось, но на получаемых нами доходах это почти не отразилось, потому как тот процент, что получала компания за использование средств вкладчика, был настолько мизерным, что говорить о каких-то сверхдоходах просто не стоило.

Меня, очень заинтересовал этот вопрос, и потому, я задал этот вопрос своему управляющему. Кстати, как оказалось я довольно хорошо знаю идиш. Впрочем, учитывая, что последний берет свои корни из Германии, где бывший владелец моего тела провел своё детство и юность, ничего удивительного в этом не было. Хотя для меня, это оказалось новостью. Впрочем, последняя как мне кажется, только добавила уважения, со стороны мистера Либензона. Всплыло понимание языка совершенно случайно. Просто в какой-то момент обсуждения текущих дел, мой управляющий вдруг произнес несколько слов на идиш, видимо не найдя для этого аналога в английском, хотя его английский в моих глазах и был безупречен, во всяком случае по сравнению с моим. Как ни странно, я его понял, и тут же ответил, на том же наречии, что заставило моего управляющего вздрогнуть и удивленно воззриться на меня. Впрочем, это продолжалось очень недолго, а вскоре после этого, многие вопросы, не предназначенные для постороннего понимания, решались именно на этом языке. Может у меня и было плохо с письмом, то есть я вообще не то чтобы писал с ошибками, я вообще не представлял, что означает тот или иной символ еврейского алфавита, но сама речь воспринималась достаточно свободно, даже в некотором роде лучше, чем тот же англо-американский, когда местные начинали тараторить, как та Трындычиха из «Свадьбы в Малиновке», проглатывая окончания и сливая слова в одно целое.

Мой же вопрос касался именно доходов. Меня очень интересовал тот факт, с чего мы имеем доход, если, например, тот же банк, дает максимум три процента годовых. Мы выплачиваем тоже, от трех с половиной до четырех с половиной процентов. И что же тогда остается нам?

— Понимаешь Барак. — С некоторых пор наши отношения с управляющим несколько изменились. Он часто называл меня по имени, тому, что было указано в паспорте того мужика, и на которое я зарегистрировал купленную компанию. Я тоже в некоторых беседах отказался от длинного «мистер Либензон» сократив до фэтэр Мойше — дядя Миша. Правда все это происходило при закрытых дверях. То есть когда мы оставались одни.