Скажи мне нет

Такой вопрос от любого из своих родителей я получаю впервые. Какой ответ она рассчитывает от меня получить, не знаю. Чего этим вопросом хочет добиться - тоже. Мой выбор будет таким, каким решу я, и если мне потребуется совет о том, с кем мне спать, жить и, блять, кого любить, я обязательно спрошу. 

Молчу пару секунд, решая, как лучше всего раз и навсегда закрыть эту дверь. 

-  Может тебе еще рассказать, как я трахаюсь? - спрашиваю, наконец-то.

- Станислав! - в шоке выдыхает она, и я слышу, как на том конце провода ударяется о плитку металлическая кастрюля.

- Если не хочешь погружаться в эту тему, то и не лезь, куда не нужно, - итожу спокойно.

Вместо ответа бросает трубку.

Положив руки на пояс, смотрю в древнюю как Пётр Первый стену.

Квартиру, значит, снимает.

Сам я Алевтину Евдокимову не видел с того дня, как она с ноги вмазала мне по яйцам своим гребаным “Заявлением”. Двинула знатно. С размаху и с оттягом. А когда примчался к ней домой, сам не знаю на кой хрен, она не открыла дверь. Не ответила ни на один из трёх моих звонков. Не прочитала ни одно из моих сообщений. Просто не прочитала. Ни одно.

Что бы я сказал? Люблю тебя, дуру, подыхаю, поэтому творю всякий пиздец? А ты какого хера творишь, сама хоть понимаешь?! 

Пытался сказать. Не вышло.

Пошло оно все на хрен.

Что я должен делать?! 

Она увольнялась и получала расчет в те дни, когда меня уже не было в городе. До прошлой недели я даже не знал, где она находится. Это то, что выводило из себя больше всего остального. Просто надеялся, блять… надеялся, что она не с ним. А если бы была с ним… я бы сейчас о ней не думал. Вообще никогда бы о ней больше не вспоминал.

Хотела, чтобы оставил в покое? 

Оставил.

Счастлива теперь? 

Квартиру она снимает у Филатовых…

Ещё раз пинаю чертову жестяную банку, как будто она в чем-то виновата и, зажав телефон в кулаке, широким шагом возвращаюсь в бар. 

У стойки рассчитываюсь, мотнув головой: 

- Вот депозит на их столик. Пусть отдыхают, но все что выше - оплачивают сами. 

Махнув Женьке рукой, выхожу на улицу. Садясь такси, гружу приложение российских железных дорог и, закрыв глаза, думаю о том, чем она там, блять, сейчас занимается?

Глава 26. Аля

- Мам, смотриииии... - восторженно шепчет дочь, дергая меня за руку.

Вот только не это…

Делая вид, будто поглощена изучением состава маленького шоколадного торта, игнорирую звонкий собачий лай за спиной.

- Ну мамочка… посмотри какая… - хнычет Тоня, притопывая ногами.  

Пальмовое масло на пальмовом масле. Возвращаю коробку с тортом в холодильник и тянусь за бисквитными пирожными местного производителя. Не знаю, какое масло используют они, но я ела их всю жизнь, и вроде жива и здорова. 

- Мама… ну посмотри же ты!

Вздохнув, поворачиваю голову. Ушастый бело-коричневый пёсик, похожий на табуретку, активно трусит в сторону бакалеи.

Мысленно прошу его убраться с глаз долой поживее и кладу в тележку бисквиты, разворачивая ее в противоположную от бакалеи сторону. 

- Нам нельзя заводить животных, - устало повторяю свою мантру. -  Потому что мы живем не у себя дома…

- Дома бабушка тоже не разрешала! - с досадой и обидой выдавливает она. - Где есть такой «дом», в котором можно завести собачку?

Где-то есть. Но нам он пока не светит. 

С такими хозяевами даже хомячка завести проблема. Вернее, с такой хозяйкой. Я не знаю, что конкретно ей сделала, но её отношение ко мне выглядит предвзятым. И я бы послала её в какую-нибудь глубокую задницу, если бы не тот факт, что снять приличную квартиру в нашем городе - геморрой на последней стадии, так как в нашем городе лет десять не строят нового жилья.

Возвращение сюда - это как парад позора, потому что с моих семнадцати лет абсолютно всем знакомым есть дело до того, как я живу. Им есть дело до меня, до моей дочери и особенно до моих неудач. Но несмотря на всё это, я чувствую себя… нормально. Наша жизнь приобрела хоть какие-то очертания и теперь она ни от кого не зависит. Только от меня самой. Всё встало на места, и я… я ни о чём не жалею... 

- Хочешь мороженое? - пытаюсь сменить тему, сворачивая в овощной.

- Хочу, - дуется Тыковка, понуро плетясь за мной по пятам.

- Тогда иди, выбери, - указываю подбородком на холодильники с мороженым.

Хмуря рыжие брови под отросшей чёлкой, поднимает печальные ангельские глаза, и я готова проклинать мироздание за то, что изобрело этих чёртовых собак, которых мы не можем себе позволить.

Смотрю ей вслед, пока топает в указанном направлении. На ней джинсовая юбка и блузка с бантом. Потому что сегодня она хотела быть «красивой». Волосы накручены на бигуди, а на ногах сандалии с блестящими носами. Когда она узнала о том, что я вернулась домой навсегда, прыгала до потолка, в то время как моя мать плакала на кухне. 

Подойдя к овощам, беру брокколи и выбираю из общей кучи помидоры поменьше. Методично раскладываю покупки по пакетам и подтягиваю съехавшие с талии шорты, которые сразу же скатываются опять. Вся моя одежда вдруг разом стала мне велика. Я не знаю, как остановить этот процесс, поэтому перестала пытаться.