Скажи смерти «Да»

И Кореец мне объясняет, что так бывает, что это частая для России, по крайней мере, история, когда убивают человека потому, что понимают, что ничего с него не получишь, — просто чтобы как-то компенсировать себе потерю. Тот, кто приходил к Яше, понял, что никто ничего не отдаст, да и доказательств Яшиного участия, скорей всего, не было четких. И откуда им взяться, когда все концы давно в воду, времени уже прошло столько? Вот от бессилия и застрелили — просто чтобы показать себе и другим, что в деле поставлена точка, и бабки полученные отработать.

— А ты не думаешь, что они могли вычислить, куда Яша деньги дел? И теперь тебя будут ловить?

— Пусть ловят, — мрачно отвечает Кореец, и я понимаю, что такой мысли ни у кого не возникнет. Ловить не будут, это понятно, но могут поговорить, а потом сделать то же, что и с Яшей — и могут это сделать, кстати, ни о чем не догадываясь, а решив просто обезопасить себя от возможных разборок, которые должны после Яшиного убийства начаться. Как бы ни был страшен и опасен Кореец, есть такие понятия, как численное превосходство, хитрость, засада, — можно иметь звериные инстинкты, но ведь рано или поздно и они не спасут, даже если и предупредят.

Я его тогда попросила задержаться дома еще на полчаса. Дождалась, пока он Лешему перезвонит и скажет, во сколько в гостиницу заедет, — и высказала ему все, что пришло в голову. Что если он меня любит, мы должны бросить все и уехать вместе. На месяц-два уехать, пока Леший будет разбираться в Москве и все выяснять. И уже произнося все это, поняла, что некрасиво себя веду, недостойно Оливии Лански, и что я ведь отлично знаю, что такие понятия, как долг и честь, для Корейца важнее его любви. И что веду я себя сейчас не как женщина, которая пережила смерть любимого мужа, отомстила за него и стала потом деятелем американского кинобизнеса, а как клуша какая-то, домохозяйка. Нехорошо ставить Юджина перед таким выбором. И осеклась поэтому.

— Извини, Юджин, — сказала тихо. — Я была не права, беру свои слова назад. Если надо, езжай, и наши отношения тут ни при чем. Я все понимаю, ты же помнишь, чьей женой я была…

Когда говорю это, удивляюсь, как часто за этот день путала себя с Олей Сергеевой — совсем с другим человеком, умершим давно и похороненным вместе со своим мужем.

И вижу, что он все понял. Понял, что творится у меня внутри, и сейчас, в данную секунду, я для него снова любовница и партнер, такая же, как и он, а не пугливая жена, трясущаяся над своей собственностью. Улыбнулся мне ободряюще и ушел…

Да, я давно стала сильной, жесткой, жестокой — куда сильнее, чем Оля Сергеева, куда жестче, а уж жестокости в ней вообще не было. Но даже мне нынешней, этакой деловой американке, было тяжело. И потому бутылку виски достала, и сигары, и лед, перенесла все к столику у бассейна и села там, думая, что в Лос-Анджелесе даже в ноябре тепло, и, вообще, у бассейна можно сидеть круглый год. Мысль эта меня порадовала, показав, что соображаю я вполне трезво, раз способна думать о как бы не относящихся к делу вещах.

Пить виски — настоящее искусство, требующее и привычки, и выдержки, и желания почувствовать вкус. Кто рюмками его пьет, кто со льдом или даже с содовой, в виде лонг-дринка — “долгоиграющего” напитка, — а я временами думаю с улыбкой, что вкус у него, в общем-то, мерзостный и пить его можно только внушив себе, что это супернапиток. Ладно там настоящие американцы — они, по сути, кроме виски и джина, других напитков не знают, а джин вообще в чистом виде употреблять невозможно, только в коктейле, — но для меня пить виски привычка не врожденная, а приобретенная. Иногда я сама себе удивляюсь, как его можно пить, особенно медленно, как я, наливая жидкости в стакан на два-три пальца, кидая три кубика льда, отпивая по крошечному глоточку и даже умудряясь смаковать.

Кажется, я с закрытыми глазами могу уже определить, что за виски пью, а у “Джека Дэниелза”, марки дорогой и престижной, вкус вообще особый. Я привычно дотягиваюсь до чуть наклоненного стакана губами, ощущая соприкосновение виски с языком, неспешно втягивая его внутрь. Это как маслины или оливки — когда пробуешь в первый раз, ощущение, что жуткая гадость, но другие едят и говорят тебе, что это вкусно и, вообще, еда благородная, и волей-неволей начинаешь в это верить и подсознательно внушать это себе, и потом они кажутся тебе чем-то необычайным, фантастическим просто. Вот так и с виски — попробовала в первый раз у тебя дома, в первый приезд к тебе, и полюбила его за то, что тебе он нравился, и люблю до сих пор. Странно устроен человек, верно?