Скажи: «Убей меня»

– Да, о ней. Но я пока не уверен… Не думаешь сегодня лечь спать пораньше? Кира ведь давно уснула. Завтра тебе придется рано вставать.

Егору не хочется много говорить сегодня… Эта девчонка засела у него в голове, мысли о ней необходимы, как доза сильнодействующего наркотика, как обезболивающее для многочисленных ран в его сердце. Пока он смотрит на ее фото, ничего вокруг не имеет значения, солнце встает и садится в мгновение ока, очередной похожий день сменяет бесполезную ночь. Но секунды становятся бесконечностью, когда он занят чем-то другим, так хочется снова вернуться туда.

Мысли путаются. Это же не любовь? Точно нет. По крайней мере, это совсем не похоже на то, как ее описывают другие люди… Значит, у Линды есть парень? Юноша, который был с ней, надо признаться, красавчик. Но она согласилась встретиться. Как это может помешать? Стоит избавиться от него? Это ревность, забота, беспокойство? Не может быть… Он давно не испытывал таких чувств.

Две почти бессонные ночи подряд… Вчера от мыслей об этом с такой силой что-то сжалось в груди. Не выдержав, Егор впервые сломал ножку уже почти законченной работы, просто взял и швырнул ее об пол. А потом стало легче? Не ясно, теперь он не уверен, что вообще жив. И это чертово фото… Оно опять холодное. В руках больше нет тепла. Не трогать, не смотреть…

Он открывает маникюрный набор, лежащий на столе, достает ножницы и, один за другим, медленно подрезает ногти на руках. Софья с неподдельным интересом совершенно безмолвно наблюдает эту картину, следя глазами за передвижением инструмента. Она знает, что говорить сейчас не надо, да и нечего.

Дойдя до конца, Егор резким и сильным движением проводит острым кончиком ножниц по собственной коже с внутренней стороны предплечья, ближе к запястью, рассекая уверенно, но не слишком глубоко. Резкая боль пронзает его руку, в районе пореза становится горячо. Он жив. Его брови сходятся на секунду, собирая между собой букет из морщинок, а затем потихоньку расслабляются. Он дожидается пока из тонкого разреза начинает просачиваться кровь. Только тогда его веки опускаются в спокойствии и наслаждении. Он запрокидывает голову, приоткрытые губы чуть подрагивают. Мышцы гортани смыкаются, размыкаются, издавая почти неразличимое «кх». Затем он наносит себе еще несколько ран, уже не выдерживая длительных пауз между ними.

Силуэт помощницы начинает мерцать то появляясь, то исчезая, пронизываемый корешками разноцветных книг, бережно выстроенных на полках шкафа. Женщина встает, смешиваясь с пространством, а затем и вовсе скрывается за тяжелым массивом деревянного шкафа.

– Доброй ночи, – шепчет Егор себе под нос.

***

Этой ночью ему снова снится мама. Она умерла, когда Егору было четырнадцать. Во сне ему тринадцать. Мама радостно рассказывает о том, что у него будет братик или сестренка, поглаживая живот, но выглядит при этом совершенно удручающе. Голос слегка осип, темные круги под глазами за ночь стали только больше, ужасно бледная, исхудавшая и все время дрожит от озноба. Кажется, что это чужой голос наложен на изображение, а на самом деле человек, выглядящий подобным образом должен рассказывать совсем другие вещи, не должен пытаться выглядеть счастливым и нести подобную чушь. Сыну хочется ее встряхнуть, крикнуть:

– Мама, хватит притворяться! Хватит! Я знаю, что тебе очень плохо. Давай сделаем что-нибудь с этим!

Но ее живот гипнотизирует, не дает раскрыть рта. И мальчик лишь натянуто улыбается в ответ и робко кивает, уже осознавая где-то в душе, что этот ребенок не родится. Он пришел не для того, чтобы стать братом или сестрой. Он пришел забрать его мать.

Теперь он наедине с мамой, истекающей кровью. Между стонами боли она продолжает убеждать, что все будет хорошо. Только вся простыня уже побагровела, а скорая едет непростительно долго. Она сползает на пол, леденящий душу вой сменяет стоны, она уже не может говорить. Притворяться больше не получится. Испарина на лбу, сбившаяся сорочка в поту и крови. Она теряет сознание… Маленький Егор пытается растормошить маму, зовет, но ничего не выходит, она не реагирует. Лежит, словно кукла. Он отползает к стене, садится, закрывает уши руками, чтобы не слышать собственных рыданий, и зажмуривает глаза.

Перед глазами появляются вспышки, и картинка резко изменяется… В полумраке в петле перед ним висит отец.