Скажите Жофике

Жофи села обедать примерно в то же время, когда Юдит вернулась в институт. Дора первый раз за весь день слезла с подоконника и пристроилась на низенькой скамейке. По-прежнему она не сводила глаз с двери и прислушивалась. Старого Понграца так раздражала эта настороженность, что он с трудом заставил себя есть. А ведь недотепа приготовила сегодня отличный обед и рассчитала, чтобы хватило на всех. Девочка умнеет не по дням, а по часам. Ишь ты! Сама додумалась купить побольше продуктов. Разницу в деньгах он, конечно, возместит. Коробку стеклянную больше с собой не таскает, ест как дома. Ух как уплетает! С отчимом, видно, тоже все уладилось. А кто, интересно, уладил? Андраш Киш? Сама говорит об этом. Тогда понятно, почему каменщик больше носа не кажет. А ведь так надо потолковать с ним!

Он, Понграц, конечно, не любит кланяться, но эта немая со вчерашнего дня ничего не ела. Хочет она или не хочет, а капусты ей придется отведать. Раз уж принял к себе, нечего тут голодать, даже если она невесть какая разбойница.

Глазищи вылупила, губы сжала. Ну ничего, он раскроет ей глотку. Что это она в самом деле, голодать, что ли, собралась? Он и не таких обламывал. Вот на недотепу, например, приходилось орать каждый день. И что же? Научилась в конце концов есть по-человечески. Но с черномазой он сначала попробует по-хорошему. А уж если не выйдет, пусть пеняет на себя.

– Почему ты не ешь, скажи на милость?

Черномазая смотрела на него и моргала. Жофи начала ей что-то шептать на ухо. Вот еще! Шептаться вздумала за столом! Воображает, что черномазая ее послушается!

– Давай ешь капусту, не то я сам тебя начиню.

Дора выпустила ложку и еще крепче сжала губы. В этой гипсовой колодке не так легко встать с места, но он все же подымется и хватит сейчас негодницу по носу! Жаль, что отсюда не дотянуться. Понграц попытался приподняться, но Жофика схватила его за руку. Что вмешивается не в свое дело? Лопочет, лопочет, и глаза, конечно, на мокром месте. Любит она, видно, эту разбойницу, боится за нее. Вон как вцепилась в рукав. А он, старый болван, терпит, слушает, как она мелет, чтобы не вздумал трогать черномазую. Одна за руку держит, вторая подскочила со стула да к раковине.

Боится – и правильно делает: такого еще не случалось в этом доме, чтобы кто-нибудь посмел раньше него из-за стола выйти, да к тому же без разрешения. Спиной стала. Кран то откроет, то закроет. Пусть себе льет, не ему платить, вода у него даровая.

– И какого дьявола ты не ешь?

Черномазая даже не шелохнется. Теперь боком повернулась: волосы на лоб падают. Нос кнопкой. Из крана бежит вода. Черномазая подставляет пальцы под струю и сквозь них пропускает воду в раковину. Узнал девчонку!

Ну и ну! У него от удивления даже сердце екнуло. Давно оно не билось так сильно. Браниться, злиться – к этому он, Понграц, привык, иногда даже и ударить может. Но удивляться? Не отрываясь смотрел он на стоявшую у раковины черномазую. Вот уж и фонтан видит, и белокурую Лембергер, что повисла на Хидаше, и учительницу, которая ровным счетом ничего не знала о Жофике. Он вспомнил двух мужчин с женщиной и фигурку девочки, притаившейся за фонтаном. Ну и дела!

Что эта недотепа от него хочет? Подскочила к нему, и опять давай в ухо шептать. А дыхание горячее, словно у малышки температура. Наверное, просто за подругу боится. Черномазая все кран мусолит и не глядит больше в его сторону.

Недотепа порет какую-то чушь. Говорит, что девчонка не ест потому, что у нее нету денег. Да что у него, трактир тут в самом деле? Сейчас он прихлопнет эту черномазую, как муху. Если мамаша по ночам шатается с такими, как Карчи Шереш, толку не жди. Наверное, и второй, с которым она обнималась у ворот, не лучше. Знать, убежала от нее девчонка. И не диво.

Откуда-то издалека продолжали звенеть слова: "Потому не ест… потому не ест… что у нее нету денег…" И вдруг не стало черномазой, вместо нее появился он сам, младший сынишка Понграцев. В те давние времена его отдали в мастерскую, но он оттуда не долго думая сбежал – терпеть не мог своего хозяина. Добрался до этого дурацкого Пешта, где все кругом из камня, и явился к своей невестке Тэрке, приюта попросил, пока устроится куда-нибудь. Тэркины домочадцы как раз ели, уселись все вокруг блюда с дичью и давай куски хватать. А он заладил одно: нисколько, мол, я не голоден, только устал с дороги. Родичи уплетают за обе щеки, а он сидит, слюнки глотает и молит бога, чтоб не услыхали, как у него в кишках урчит. Так и не дали ему ни крошки. Тогда он всю ночь лежал в каморке и спрашивал себя, почему невестка такая бессердечная, почему все сразу поверили ему, что он не голоден.

– Поди сюда, черномазая! – позвал Понграц Дору.

Скажи пожалуйста, и не пошевелится, будто не слышит.

– Я тебя, понимаешь ты, пригласил, и ты у меня в гостях, поэтому должна есть вместе со мной. Поняла?

И эта туда же: спеси, спеси-то, будь она неладна! Ждет, чтобы ей поклонились. Зато – что правда, то правда – не из нахальных, имеет самолюбие. Он терпеть не может тех, что клянчат.

– Ты что, глухая? – прикрикнул он опять на нее.