Скажу вам, как погиб он

— Ничего, — Драммонд развел руками. — Если он передаст что-либо, что бесспорно является моим открытием, я могу подать на него в суд. Но суд этот будет запоздавшим, потому что секрет уже выскользнул из рук. Поскольку наши исследования общие, я, разумеется, имел бы гарантированный доход со всего, что получил бы Спарроу в качестве практического результата нашей работы. Конечно, все это было бы не очень порядочно с его стороны, но он мог бы, например, сейчас прийти ко мне и честно сказать, что больше его не интересует сотрудничество со мной. Это было бы трудно предотвратить. Наконец, мы могли бы с ним просто поссориться, и результат был бы тот же. Просто в таких случаях заведомо предполагается, что люди начинают работать вместе не для того, чтобы обманывать свою страну и своих товарищей по работе. Но здесь и правда очень многое зависит от этики. Впрочем, если бы Спарроу сказал мне, или я ему, об отказе от совместной работы, но при сохранении тайны и прав собственности на решение проблем, которые мы решили совместно, то отпала бы даже этическая проблема. Я мог бы спокойно отдать свои знания американцам, слегка изменив направление исследований, но, разумеется, пользуясь результатами совместной работы, потому что этого ученый никогда не может избежать. Это очень сложный вопрос… Я говорю об этом лишь вскользь, потому что трудно предположить что-либо подобное. Бедный Гастингс с момента приезда пытается дать нам понять, что деловые люди его страны носили бы нас на руках. Сам он не только исследователь, но и промышленник, серьезно связанный с производством синтетических изделий. У него блестящий ум! Думаю, что если бы он знал лишь идею, на которой основан наш метод, он очень быстро догнал бы нас. К счастью, он ее не знает. Это все совсем не так просто. Вопреки видимости, наука вовсе не двигается вперед чисто механически. Происходят великие случайности, бывают удачные импровизации, иногда решающими оказываются даже отдельные проблески мысли, вроде тех, которые порой возникают, когда ты уже засыпаешь и, вскочив, наскоро записываешь их в лежащий у постели блокнот… Это прекрасная война умов. И мы, ученые, определенным образом любим ее, потому что это война созидания, а не разрушения. Вот почему это письмо представляется мне абсурдным. Даже если бы наш метод мог бы привести к результатам, превышающим любые ожидания, то все равно — это лишь вопрос времени — пройдет не более двух-трех лет, и все промышленно развитые страны сами научатся применять такую технологию на практике. И после этого тайна уже не имеет такого значения. Речь идет лишь о первенстве в завоевании рынков, о создании хорошей марки данной страны в гонке прогресса. Конечно, в расчет входят огромные суммы за продажу лицензий, и кроме того, остается немного славы для нас, скромных исследователей. Ну и чуточку денег. Даже, честно говоря, много денег. И это все. А через двадцать лет все это окажется безнадежно устаревшим, и на смену придут новые методы и технологии, о которых нам сейчас даже не снится. На том и стоит этот мир. Я прекрасно понимаю, что можно попытаться купить создателей какого-либо интересного производственного метода, я понимаю, что можно действовать в этом направлении. Но угрожать им? Убивать их?! Нет, это абсурд. Никто таких вещей не делает, да и нет в них никакого смысла. Мы можем обвинять крупные концерны во многом, но никогда в бессмысленных действиях. Я не верю во все это.

— Дай Бог, чтоб так было, — вздохнул Алекс. — В конце концов, если ничего не случится, то случится то, что ты предсказываешь. Я тоже не очень верю в такие авантюрные намерения. А если бы они действительно имели какой-нибудь смысл, то я не верю в то, что какое-то постороннее лицо, автор письма, могло быть в это замешано…

— Конечно!

Прогуливаясь, они дошли теперь до восточной стороны парка. Стали слышны удары теннисных ракеток по мячу и приглушенные зарослями голоса.

— Кажется, дамы уже начали игру, — сказал Алекс.

— Точно, — Драммонд взял его под руку. — Джо, хватит рассуждать о всякой ерунде. Поглядим лучше, что происходит на корте.

Он повел Алекса через поляну прямо сквозь кусты фиолетовой сирени. Удары по мячу звучали все отчетливей. Минуту спустя они увидели сквозь деревья сетку, за ней травянистый корт и две подвижные женские фигурки в белом. Обе женщины были в коротеньких шортах и белых майках. На скамеечке у корта сидел Филипп Дэвис и время от времени громко выкрикивал счет.

— Да тут настоящий турнир! — воскликнул Иэн. — Пошли глянем!

— Тридцать-пятнадцать! — крикнул Филипп.

Сара подавала. Она сильно откинулась назад и нанесла мощный удар, который Люси отразила с большим трудом. Сара тем временем была уже у самой сетки. Она бежала стремительно, как мальчишка, — молниеносный удар, и против мяча, посланного в противоположный угол, Люси оказалась бессильной.

— Аут! — сказал Филипп. — По тридцать.