Сказка без чудес

Звёзды всё также сияли над ним равнодушно, только стали будто бы крупнее, ярче, и слегка покачивались в такт лёгким толчкам, которыми, всё ускоряясь, двигалась бесшумно по воздуху ступа.

Совсем расхрабрившись, словно не веря всё ещё в реальность происходящего, Дымокуров медленно, держась руками за гладкие дубовые стенки, привстал.

И тут же в лицо ему, едва не сбив с макушки неплотно сидящую шапку, ударил обжигающе ледяной ветер.

Отставной чиновник спрятал физиономию за бабкину спину.

Та, почуяв его движение, обернулась, глядя сквозь стрекозиные очки, крикнула, перекрывая шум ветра:

— Ты как, племяш, живой? Близко-то не жмись ко мне. Мы ж с тобой, ха-ха, сродственники!

Дымокуров отодвинулся мигом, прижавшись спиной к стенке колоды, пробормотал смущённо, оправдываясь:

— Тесно тут у вас… В этом вашем… э-э… летательном аппарате…

Язык его не поворачивался назвать этот мчавшийся стремительно в звёздном поднебесье механизм таким привычным в быту, и не совместимым с понятием полёта словом, как «ступа».

Бабка, словно уловив его сомнения, пояснила, напрягая голосовые связки:

— Ентот аппарат называется «виман». Слыхал про такие? Полезная вещь! Они ещё в древних индийских сказках описаны. На них боги летали. А теперь, х-хе, мы с тобой уподобились. Щас, погодь, крейсерскую скорость наберу, помчимся, как сверхзвуковой истребитель. Смотри только, штоб тебя за борт не выдуло! Шибко-то не высовывайся!

Дымокуров, впрочем, и не думал высовываться. Застыв в неудобной позе на полусогнутых ногах, он долго не решался хотя бы одним глазком глянуть вниз. Потом, нахлобучив покрепче шапку, вцепившись обеими руками судорожно в край ступы, в немыслимом изгибе вытянув шею, всё-таки посмотрел.

Лучше бы он этого не делал!

Земля, оказавшаяся где-то далеко под ними, была черна непроглядно, и угадывалась лишь по редкой россыпи слабых огоньков, обозначавших разбросанные там и сям людские селения. Будто кто-то гигантское кострище, не прогоревшее до конца, разметал, развеял, и оно мерцало теперь тлеющими угольками в обширном и чёрном пространстве.

Опять накатила тошнота, сердце затрепыхалось в груди, дыханье перехватило, тело сковал лютый холод.

Глеб Сергеевич вновь опустился на четвереньки, свернулся там в позе эмбриона, уткнувшись лицом в бабкину юбку, решив про себя, что так всё-таки безопаснее, и что в случае падения здесь, на дне крепкой дубовой колоды есть, пожалуй, хотя бы мизерный шанс уцелеть.

Он не мог позже вспомнить, сколько времени провёл в таком полуобморочном состоянии, не представлял себе продолжительности этого невозможного, противоречащего здравому смыслу полёта на деревянной бадье.

Пошевелился чуток, приходя в себя, когда бабка, опустив руку, нашарила его где-то у себя под задницей, и ладонью похлопала легонько по кожаному верху шапки, и впрямь оказавшейся не лишней в атмосферной стуже заоблачной высоты.

— Вона твой город! — объявила старушка. — Покажи, где садиться будем!

Глеб Сергеевич, возликовав внутренне от того, что эта пытка невообразимым полётом завершается, кажется, успешно, отважился-таки приподняться и выглянуть за борт.

Прямо под ними разливанным морем огней простирался город.

Уши опять заложило — ступа провалилась, пошла на снижение.

По расположению ярко расцвеченных фонарями и горящими рекламными вывесками улиц, легко определив топографию района своего проживания, Дымокуров уже почти нормальным, а не сдавленным от ужаса голосом смог объяснить:

— Вон, баба Ягода, широкая полоса света тянется. Это проспект Победы. А там высоченное здание со шпилем видите? Госуниверситет. Давайте, на него ориентируйтесь!

Орудуя метлой, словно веслом, старушка развернула ступу. Заложила крутой вираж.

— Вон! Вон мой дом! — тыча в направление земли пальцем, не скрывая восторженной радости, завопил Глеб Сергеевич.

— Подъезд какой? — словно заправский таксист, уточнила бабка.

— П-первый! С л-левого края! — стуча зубами то ли от холода, то ли от возбуждения, вызванного предвкушением скорой встречи с родной, такой привычной и безопасной квартирой, выдавил из себя отставной чиновник.

Ступа, ловко спланировав над самой крышей пятиэтажного кирпичного дома, едва не задев оставшиеся со времён аналогового телевидения торчащие в небо антенны, скользнула вдоль стены, мимо балконов, и опустилась мягко на полупустую, окружённую чахлыми кустиками акации, автостоянку напротив подъезда.

Была глубокая ночь. Во всём многоквартирном доме светилось лишь несколько окон.

Дымокуров, когда ступа, чуть дрогнув, застыла недвижно, напряжённо сопя, перевалился через край и рухнул на прикатанную плотно, покрытую гравием землю. Ноги плохо держали его, и он плюхнулся по-лягушачьи, на четвереньки. Кряхтя и хватаясь за затёкшую поясницу, поднялся, не забыв, впрочем, отряхнуть запачканные на коленях брюки.

Бабка, свесившись сверху, подала ему портфель.

— Ну, прощевай, племяш! — сказала она. — Может, и свидимся!

После чего взмахнула метлой, и ступа бесшумной ракетой взмыла в чёрное, беззвёздное здесь, в городе, небо, мгновенно поглотившее и бабку, и её нелепый летательный аппарат.