Сказка - для светлого ума закваска

— Митька хотел тебя купить у коробейника?

— Какая ты, если коробейник дал тебя Митьке в «нагрузку» к мячику? (Пояснить слово «нагрузка»).

— Если бы ты не попала к Митьке, то у кого могла бы оказаться?

— Ты довольна такой судьбой: пролежать в сарае в заветном месте, чтоб никто тебя не увидал?

— Приятно будет Митьке с тобой играть, если он про свой проступок станет вспоминать?

ДВА БОЛЬШИХ ГВОЗДЯ:

— Какие вы?

— Для чего вы нужны людям?

— Что бы вы могли собой скреплять?

— Вы — вещи полезные или вредные?

— Куда бы вы хотели попасть в Митькином дворе?

— Вы можете принести беду или боль?

— За что вы Митьку наказали и как вы это сделали?

— Какая боль сильнее: тела или сердца-души?

Домашнее задание. Нарисовать красками любую из двух картинок: бабушкину печаль; Митькину радость (на выбор — радость от покупки игрушек или радость от покупки козы)

ПОМИНАЛЬНЫЙ БЛИНОК

Жили в одной деревне муж да жена. И было у них двое деток: девочка Настенка восьми лет да мальчишечка Лешенька трех лет. Хорошая семья была, дружная. Все деревенские на них любовались: и работа у них ладилась, и домашние дела не стояли — все в доме было.

Вот однажды, в ноябре это случилось, погода была холодная, рано снег выпал, и мело на дворе сильно. Мамушка в избе прибрала, скотину на дворе накормила. Вот и просит ее Лешенька: «Пойдем с горки на салазках кататься!» А какое катание, когда снегу-то и воробью по колено не будет! Да вот донял мамушку. Взяла она салазки, из ивовых прутьев сплетенные, посадила в них Лешеньку да и потащила по мерзлой земле. Настенка-то рядом бежит да приговаривает:

— Лешенька, тяжело мамушке-то салазки по голой земле тащить!

А Лешенька смеется-заливается:

— А ты по снегу, по снегу вези, мамушка!

Так до реки и доехали. А речка-то у самого берега легким ледком подернулась: морозов-то, слышь, об эту пору еще сильных не было. Настенка на горушку взбежала — красота! Речку далеко видать, водица, хоть и студена, а бежит быстро. А тут и мамушка на горушку с салазками взобралась, красотою залюбовалась. Лешенька с салазок слез, все вокруг бегал. Как это он ухитрился вновь на салазки взобраться да под горушку поехать — ни Настенка, ни мамушка не заметили. Только тогда и всполошились, как голосок снизу услыхали. Сердечки у обеих так и замерли: Лешенька уж по тонкому ледку по самой речке ехал. Бросились они с горушки вниз, а уж салазки с мальчонкой в речку окунулись.

Мамушка-то первой к воде подбежала, а уж Лешеньку с головой вода накрыла. Долго мамушка не думала, бросилась за своим сыночком в воду, зипунишко его в воде нащупала и давай на берег выталкивать. Настенка братика за шиворот из воды вытащила. Оглянулась девочка, а уж за мамушкой водяная дверца захлопнулась. Закричала Настенка, народ сбежался. И баграми, и граблями в воде шарили — так и не нашли.

Недели две Лешенька хворал, в бреду все салазки свои поминал. А потом и на поправку пошел, да вскорости уж с соседскими ребятишками во дворе бегал — коротка детская память. Коротка, да не у всех... Настенка по дому суетится, за скотиной ходит, а сама нет-нет да и присядет в уголке, всплакнет, про мамушку покойную вспомнив.

Отец-то их, Еремей, мужик серьезный, основательный, долгонько по жене горевал, да слезами горю не поможешь. Видит он: уж год почти миновал, а Настенка мамушку не забывает, убивается. Со стариками посоветовался, а те и говорят: «ты еще-мужик молодой, тебе хозяйку в дом привести надобно! Дома без хозяйки и хлеб Не печется, и копеечка не ведется!»

Подумал Еремей, с Лешенькой да Настенкой поговорил. Лешенька-то сразу на новую мамушку согласился, а Настенка губешки поджала, платочек в руках теребит и молчит: вроде как согласна и не согласна. Посмотрел мужик да и пошел сватать Авдотью. Авдотья была баба добрая, спокойная, одинокая, только вот горбатенькая. Оттого досель замуж и не взяли.

Как пришла Авдотья в дом — так все в нем будто ожило: детки чистенькие ходят, хлебом свежим всякий день в избе пахнет, корова в хлеву от голода не надрывается. Все справно. Одно только бабу тяготит: Настенка с нею ни словечком за все время не обмолвилась. Молча за стол садится, молча из-за стола выходит. В уголок сядет, то ли из тряпочек шьет чего, то ли с куколкой играет — а все молчком. Ну ни слова из нее не вытянешь. Уж и отец с нею разговаривал, и сама Авдотья приласкать хотела — смотрит волчонком, того и гляди — укусит.

Так еще год прошел... Вот подходит опять ноябрь месяц. Видит Настенка, что Авдотья собралась блины печь. А блинов, слышь, целая гора получилась! Вот и думает Настенка: не иначе, как гости к нам придут?! Я-то уж с ними сидеть не стану, не дождутся. Я в чуланчике сяду. Пусть Авдотью спросят: а где Настенка? А ей и ответить нечего! Пусть стыдно станет, что ее в этой избе не любят!

Только смотрит девчонка: никого в дом не зовут, а блины Авдотья возле окошка раскладывает. «Для кого это? — думает Настенка. — Кто же блины с подоконника-то есть станет?» А спросить не хочет, так весь день те блины на окошке и пролежали — никто не притронулся.