Сказка для волка

Повернувшись на бок, упала с кровати, приземлиться умудрилась мягко, и даже вскрикнуть от боли не успела. А боль была, скажу я вам. Вместе со мной рухнуло одеяло, внимательно его осмотрев, замерла в удивлении. Это же мое любимое лоскутное одеяло, то самое, что сшила для меня баба Клава на новый год. Я дома. Огляделась. В комнате было довольное темно, но чуть поодаль сквозь шторы в спальню проникал электрический свет. На дрожащих от бессилия руках и ногах, я подползла к косяку, стараясь не издавать звуков вовсе. Вставать на ноги не решилась, ибо болели они адски.

— Как она вообще оказалась в волчьей яме? — цедил сквозь зубы Александр. По его тону можно было понять, что он жутко недоволен и очень раздражен.

Да здравствуют деревенские дома, где вместо дверей шторы! Видимость хоть и страдает, зато все недостатки покрывает слышимость.

Александр сидел на табурете посреди кухни бабы Клавы. Сама хозяйка восседала у стола, волосы растрёпаны, руки нервно мнут платок на коленях, мне даже стыдно стало, заставила же я ее поволноваться. Кажется, и седин прибавилось.

— Она особенная девочка, — уклончиво отвечала баба Клава.

— Я задал достаточно простой вопрос, — его тон похолодел на несколько градусов. Даже меня проняло.

Видя поникшие плечи хозяйки дома, я заволновалась. Между прочим, это медицинская тайна! И Клавдия Семеновна не имеет права ее разглашать, как врач! Да, баба Клава в молодости своей была заведующей психиатрическим отделением одной закрытой больницы. Что-то у нее случилось в жизни, и она бросила карьеру, городскую квартиру и переселилась в деревню. Правда, с тех пор минуло много лет, но не просто же так меня дядя к ней на все лето сплавлял. И пусть ни Клавдия Семеновна, ни дядя, моей персоне ничего не сообщали, это не помешало мне навести справки всеми доступными способами. Поводом стал очередной тест, подсунутый якобы как развлекательная игра. Как будто я в тестах ничего не смыслю, столько уже на них налюбовалась.

И тут я наблюдаю картину маслом, мой спаситель, вернулся в свое прежнее хамское состояние и напирает на мою бабу Клаву! А та под давлением чужого мужика начала сдавать позиции. Самое печальное заключалось в том, что позиции были как раз мои. Промолчать мне не позволила гордость. Она же заставила меня встать на и без того израненные ноги.

— Я страдаю лунатизмом, — шатаясь и дрожа от усилия, все же сделала шаг. И еще один, а потом меня схватили сильные руки, и усадили на колени.

Быстро. Я даже опомниться не успела.

— Кто разрешал тебе вставать? — сердито спрашивает он, но удивленным не выглядит.

— Кто разрешал тебе меня трогать? — не менее сердито вопрошаю я.

Отбиваться не стала, ибо сил не было вообще.

— Как себя чувствуешь? — и его взор внимательно прошелся по моему телу. Я таки тоже решила себя осмотреть. Ой, да я голая, из одежды на бренном тельце только любимое одеяло, которое предательски оголило правую грудь.

Нервно поправляю кусок ткани, и отвожу взгляд в сторону, ощущая, как щеки заливает краска стыда.

— Нормально, — буркнула я.

— Зачем ты встала? — вот упертый.

— Если хочешь что-то знать, спроси у меня. Не допрашивай пожилую женщину.

Баба Клава сдавлено закашлялась. Я видела ее недовольство, ей очень не понравилась мое самовольство, а еще больше ей не понравилось та уверенность, с которой меня захватил Александр.

— А ты ответишь? — на меня смотрели внимательно, словно пытались разглядеть нечто неведомое.

— А ты спроси, — недовольно заворочалась я.

Тут Александр поднялся со мной на руках, и отправился в комнату, из которой я только что выползла. Одеяло при этом подозрительно часто соскальзывало со стратегически важных частей родного тела, и по моему, не по своей воле. Одна радость — я оказалась на удивление чистой. Чего таить, даже мои раны были обработаны, где зеленкой, где йодом, а где и перебинтованы.

Нужно будет поблагодарить бабу Клаву. Кстати, куда она пропала?

Пока я тихо радовалась заботливости Клавдии Семеновны, Саша оккупировал узенькую панцирную койку, ни на минуту не выпуская моей драгоценной особы из рук. Чувствую себя любимой мягкой игрушкой избалованного ребенка. Свет Александр решил не включать, на меня же полумрак комнаты навевал не самые радужные мысли.

— Так как ты оказалась в яме? — мое тщедушное тельце крепче прижали к широкой груди. Не сказала бы, что было не комфортно. Наоборот, очень даже уютно и приятно, ибо до сих пор я помнила чувство тепла и защищённости, исходящие от этого странного мужчины. Но природная вредность и настороженность не давали расслабиться в его объятиях.

— Ну… я шла. Потом появились волки. Я побежала. Меня окружили. А там яма. Как-то так, — неуверенно произнесла я.

— А лунатизм? — вкрадчиво спросил он.

— Иногда… я ложусь спать в одном месте, а просыпаюсь в другом. Редко.

Умолкла, потупив взор, говорить на тему своих странностей я не любила. Кому вообще захочется добровольно сознаваться в собственной неполноценности? Особенно если знаешь что несет собой реакция окружающих на такое признание. Это больно, наблюдать брезгливость и опаску в чужих глазах.