Поездка прошла без эксцессов. У Гришки полка была верхняя, а у Жутеньки – ещё более верхняя, чему он очень радовался, потому что мог высунуться из сумки и наблюдать за всем вокруг и даже смотреть в окно. Целиком Жутенька наружу не выбирался, только технично переползал из одного конца сумки в другой, когда Гришка лез за зубной щёткой или чашкой под чай. Это даже немножко веселило, будто они с Гришкой в прятки играли.
А ночью под покачивание вагона и перестук колёс Жутенька и вовсе очень крепко заснул. Так крепко, что едва не пропустил тот момент, когда поезд остановился на их станции, и Гришка, до безобразия бодрый, сдёрнул сумку вниз и потащил её на выход.
Потом они ходили по большому вокзалу, полному спешащих куда-то человеков, носкоедов и даже порой домовых. И снова ехали на такси, добрались, наконец, до большого здания, почти такого же, как их собственный дом, долго ждали какого-то «ко-мен-дан-та»… И только несколько часов спустя оказались в квадратной комнате, где не было ничего, кроме пары кроватей, одного шкафа, одного холодильника, одного стола и двух табуреток.
– Неплохо! – жизнерадостно возвестил Гришка, закончив осматриваться и сгрузив Жутеньку вместе с сумкой на кровать.
– Опаньки! Привет, сосед! – раздалось со стороны двери, и Гришка с Жутенькой дружно уставились на невысокого, коренастенького человека, совсем не похожего на Гришку, но… кажется, его ровесника. – Я Раф, можно Рафик, только Рафаэлем не зови, терпеть не могу! А ты?
На плече у Рафика тоже висела пузатая сумка… А из сумки отчётливо торчали уши носкоеда.
– Григорий. Можно Гришка. Только Гришаней не зови, терпеть не могу, – Гришка протянул новому соседу руку, и тот крепко её сжал.
– Попробуем ужиться?
– Попробуем, – согласился Гришка. – Ты тоже на педиатрию?..
Человеки болтали о чём-то своём, а Жутенька не спускал глаз с торчащих из сумки ушек.
Когда сумка переместилась на соседнюю кровать, рядом с ушками появились коготки, а потом выглянула шкодливая мордочка. Это определённо был носкоед. Примерно такого же возраста, как Жутенька, но чем-то неуловимо от него отличавшийся. Он был… покруглее, что ли… И, похоже, посмелее. Потому что не успел Жутенька опомниться, как новый носкоед выскочил из сумки и шустро прошмыгнул к батарее, по батарее к подоконнику, по подоконнику к спинке Гришкиной кровати… И вот он уже вскарабкался к Жутеньке и деловито протянул ему когтистую лапку:
– Шайтанчик. А ты? – Он будто копировал Рафика, и Жутенька на миг даже застыл, подумав вдруг, что, возможно, они с Гришкой тоже немножечко похожи…
– А я… Я Жутенька, – наконец пробормотал он, когда Шайтанчик нетерпеливо пихнул его кулаком в бок.
– Прикольное имя! – возвестил Шайтанчик и, сам схватив его за лапку, зачем-то её потряс. – Ты какие носки любишь? Я серые… ну, в смысле, те, которые были белыми, а потом…
– Я понял, – кивнул Жутенька и пожал плечами. – Я всякие люблю. Мне и гетры очень нравились и…
– Ух ты! Гетры?!
В общем, с Шайтанчиком они, можно сказать, подружились. Тот оказался очень шустрым и весёлым носкоедом, умевшим невероятно быстро дозревать любые носки… Хотя Жутенька и сомневался в правильности такого подхода.
Например, когда Рафик, очень любивший долго и тщательно покрывать своими носками пол под кроватью, наконец-то добирался до стирки и, сложив собранные залежи в тазик, заливал всё это водой со словами: «Сперва надо замочить, чтоб грязь отмокла!», после чего ставил тазик обратно под кровать минимум на пару суток… Шайтанчик тут же вытаскивал из шкафа новую пару (если таковая имелась) и шустренько замешивал её в общем котле. Чаще всего где-то на второй день дозревающие в тазике носки начинал унюхивать Гришка и принимался на Рафика ругаться. Тогда Рафик вытаскивал всю почти готовую к употреблению кучку из воды… отжимал и вешал на батарею. Запах в комнате стоял такой, будто Шайтанчик готовился к приезду в гости всей своей родни разом! И тогда Гришка ругался с Рафиком по-настоящему, грозился всё выкинуть… И Жутенька очень пугался, что Шайтанчик останется без запасов. А Рафик… Рафик может так вообще никогда не размножиться.
Впрочем, без запасов Шайтанчик не остался ни разу. После Гришкиных отповедей Рафик всё-таки брался за нормальную стирку, и вскоре в его ящике в шкафу лежал десяток парных носков и два-три одиночных (дозревшие Шайтанчик успевал ополовинить), вроде бы и чистые, но после всего пережитого вот-вот готовые стать изысканным деликатесом.
На вкусные запахи к ним в комнату начали наведываться носкоеды-соседи. Шайтанчик любил гостей и привечал всех. Жутенька же был скромным и стеснительным носкоедиком, поэтому часто отсиживался в Гришкином ящике с носками и на призыв Шайтанчика присоединиться к общему веселью отвечал, что занят, мол, сильно, нужно всё перебрать и посчитать. Шайтанчик не настаивал. Он хоть и отличался повышенным дружелюбием, но навязчивостью не страдал, и Жутеньке эта черта очень в нём нравилась.
Впрочем, гостей приводил не только Шайтанчик, но и его человек.
Однажды, когда Гришка ушёл в университет, Рафик привёл к ним… девушку.