Сказка о любви, XXII век. Ведьма

О шизофреничности художественного формализма свидетельствует не только характер произведений, но и множественность его школ, всей суммой своей противопоставленных единому и цельному реалистическому изобразительному искусству. Подобно тому, как истина одна, а заблуждений множество, так одно и психически здоровое, цельное мироощущение, а его шизофреническим извращениям несть числа. Мы говорили выше о примитивизме, сюрреализме, кубизме и абстракционизме как о ступенях шизофренирования изобразительного искусства. К этому перечню следует добавить фовизм, экспрессионизм, дадизм, футуризм, пуризм и ряд еще более мелких «измов». Дробность художественных форм - характерный признак их внутренней шизофреничности, которая в массовых масштабах может быть поставлена людям лишь акселерацией. Показательно, что шизофреническая дробность мироощущения в начале XX века обнаруживает себя не только в искусстве, но и в науке.

На протяжении более 2 тысячелетий математика существовала и развивалась как строгая цельная дисциплина. В русле ренессансной культуры именно математика выступала основой теоретического познания, придавая ему цельный характер. А с началом XX века математика начала распадаться на обособленные, концептуально различные школы, школы логизма, интуиционизма, конструктивизма и, наконец, формализма. Картина - типичная для шизофренического миропозиания! После некоторой паузы, под влиянием вспышки массовой акселерации на рубеже 40-50-х годов дробление математики было продолжено. К настоящему времени математика расчленена на множество мелких дисциплин, в которых царствуют узкие специалисты. Одно их перечисление заняло бы несколько страниц текста. Чтобы убедиться в этом, достаточно полистать современную математическую энциклопедию.

Характеризуя высокую дробность и узость специализации математических дисциплин, группа выдающихся французских математиков, выступающая под коллективным псевдонимом Никола Бурбаки, писала следующее: «Многие из математиков устраиваются в каком-нибудь закоулке математической науки, откуда они и не стремятся выйти, и не только почти полностью игнорируют все то, что не касается предмета их исследований, но не в силах даже понять язык и терминологию своих собратьев, специальность которых далека от них. Нет такого математика, даже среди обладающих самой обширной эрудицией, который бы не чувствовал себя чужеземцем в некоторых областях огромного математического мира…»

В первой половине XX века концептуальный раскол математики был воспринят как трагедия познания, как теоретическая катастрофа. А во второй половине века концептуальный раскол математики был как бы узаконен, а проблемы ее пересмотра и обобщения исчезли с повестки актуальных научных проблем.

В свете этих соображений не стоит удивляться тому, что кибернетика с некоторым трудом собранная Норбертом Винером в единую науку на основе теории информации и теории автоматов, так и не получила дальнейшего развития в своем цельном виде. В 50- 60-х годах кибернетику предавали анафеме и восхваляли, о кибернетике спорили, из-за кибернетики ссорились, кибернетикой пугали и на нее возлагали огромные теоретические и технологические надежды. Но кибернетика как цельная наука оказалась гигантским пустоцветом! К сегодняшнему дню она раздроблена и рассыпана на множество разобщенных теоретических дисциплин, которые занимаются не столько кибернетикой в ее собственном понимании, сколько частными проблемами логики, автоматики и математики вкупе с синтактикой. Кибернетика же как целое застыла на рубеже 60-х годов и постепенно ветшает под напором шизофренической обработки, все более забывая собственные дерзкие прогнозы технологического прогресса земной цивилизации.