Сказка о невероятных приключениях девочки Маши и маленького доледникового Динозаврика

Маша, конечно, оглянулась, и в шаге от себя увидела самую настоящую Церковную Мышь. Внешне она выглядела, как и всякая другая приличная мышь преклонного возраста: старенькая, седенькая, в белом простом платочке, но вид у неё был такой весь из себя приятно-умилительный, какой может быть только у церковной мыши. Мышь сидела на скамеечке у входа в свою норку – небольшой трещинки в церковной стене.

– Здравствуйте, – нисколько не удивившись, что к ней обратилась мышь, поздоровалась Маша. И то, что мышь обратилась именно к Маше, Машу также не удивило. Во-первых, Маша оказалась к мыши ближе всех, а во-вторых, Маша прекрасно про себя знала, что она действительно хорошенькая девочка.

– Здравствуй, милая, здравствуй, – с поклоном отвечала Мышь. – Прям не девочка, а ангелочек во плоти, – и Мышь так умилительно сложила лапки и склонила головку, что Маша даже зарделась от такого умиления, никогда она ещё не видела такой приятной и благообразной мыши. – А как зовут тебя, ангелочек?

– Маша, – представилась Маша.

– Ты, наверное, вся в маму, – продолжала Мышь.

– Наверное, – согласилась Маша. – И ещё в папу, – добавила.

– И большая у тебя семья? – продолжала Мышь. И Маша, обрадованная такой приятной мыши, всё-всё-всё ей рассказала: и про маму, и про папу, и про братьев, и про Человечка-Ящерку, и про Умную Волшебницу, и про Динозаврика, и про то, как Динозаврик нашёл свою семью и живёт теперь у своей внучатой племяннице Серой Вороны, и, как, наверное, ему сейчас хорошо, и что она обязательное его проведает, словом про всё и всех – что знала и кого знала. Когда Маша рассказывала про маму, папу и братьев, про Динозаврика и Серую Ворону, Церковная Мышь умилительно слушала: про маму и папу всегда умилительно слушать, как детки рассказывают, а Серая Ворона была её старой приятельницей и почиталась Мышью, как положительная и приличная птица, не чета всяким филинам и голубям. Когда же Маша заговорила об Умной Волшебнице и Человечке-Ящерке, Церковная Мышь сплюнула и лапкой себя обмахнула, и прошептала что-то вроде: «спаси и сохрани». Но Маша так увлечённо рассказывала, что и не заметила.

– Ты с этими греховодниками не водись, – вдруг предостерегла Церковная Мышь. – Они хорошему не научат. Знаю я их, – и Мышь снова лапкой обмахнулась.

– Кого знаете? – не сразу поняла Маша.

– Этих греховодников, – строго уже заметила Мышь. – Эту, спаси и сохрани (опять обмахнулась), Волшебницу, и этого крокодила зеленого.

– Почему крокодила? – удивилась Маша.

– А кто же он? – удивилась и Мышь, – крокодил и есть.

– Но он же, ящерка, – возразила Маша.

– А ведет себя как крокодил. Приличных людей во грех вводит. В субботу такую уважаемую прихожанку оконфузил. У людей праздник, радость, они на престол подарки ставят: кто вино, кто муку, а она, бедная, колу американскую, будь она трижды проклята, и пакет с чипсами. Сраму было – страсть. И ладно бы никого рядом, так лукавый народу в храм понагнал и всё молодых, всё зубоскалов.

А на Пасхе, когда куличи с яйцами освещали, он все яйца на шоколадные подменил – вот сюрприз так сюрприз! И подменил не кому-нибудь, а самым уважаемым матушкам, кто денно и нощно за церковь нашу молятся! Батюшка чуть святую воду не пролил, когда позор такой увидел. Так что крокодил он, и не спорь со мной, милая, – строго, по-церковному, заметила Мышь. – А меня как старую обижает, – вздохнув, продолжила. – Как какой праздник, он всех котов с города понагонит, они проклятые, возле прихожанок трутся, те их гладят, а мне и носу на двор не высунь. У всех праздник, а мне сиди, трясись от страха.

– За что же он так с вами? – посочувствовала Маша.

– За правду, милая, за правду, – вздохнула Церковная Мышь. – Я ведь постница великая, праведница, и молитвеница. Мне по молитвам моим всё дается.

– Моей маме тоже всё по молитвам дается, – с совершенным сочувствием согласилась Маша.

– Вот-вот, – закивала Мышь, – в молитве вся сила. Порой хочется чего-нибудь такого… сырку, к примеру… Бывает, душа так сырку запросит, мочи нет. Помолишься, чтобы сырку… чуть-чуть… Смотришь, а в ворота машина въехала. А в машине и сыр, и колбаска, и конфеты – пожертвования привезла какая-нибудь матушка. Выгружать начали, а коробку с сыром прямо возле моей норки поставили. Ну, скажи, не знак ли это? Знак, конечно.

– Конечно, – согласилась Маша, – она так прониклась к Церковной Мыши, что и про лопатку забыла, присела возле, на бордюрчик, и слушала со вниманием и даже с умилением, потому как без умиления нельзя было такое слушать.

– Дырочку прогрызёшь, – продолжала Мышь, – сырку возьмёшь, поблагодаришь благодетельницу и, слава Богу. Или вот кот какой-нибудь проклятый, сядет возле норки, а ты боишься, из норки и носа не высунешь, а из норки надо, не затворница же я. Как тут колокола зазвонят, кота напугают. Ну, разве не чудо?

– Чудо! – опередила Маша.

– Чудо! – закивала Мышь.

– И у меня было, – вспомнила Маша. – Так мне мороженого захотелось. Смотрю, как какой-то мальчик мороженое облизывает, а папа и говорит: «А давай доченька, мороженого купим». Разве не чудо?