Попасть к столбу считалось самым тяжелым наказанием – по крайней мере, среди женщин. Наказанного притягивали за высоко поднятые над головой руки к деревянному столбу, стоящему в центре лагеря, и оставляли на ночь или на сутки – в зависимости от провинности. Нельзя было ни на минуту ни расслабиться, за несколько часов все тело деревенело от неподвижности, железные браслеты впивались в руки. И не уснуть, а пытка бессонницей считалась самой страшной – утром-то на работу, и норму спрашивали по всей строгости, невзирая на то, где ты провел ночь – в бараке ли на нарах, или у столба. Рядом со столбом стояла бадья с водой и ковш, но осужденный не мог сам дотянуться до него, и все зависело от милосердия солдата, охранявшего несчастного: захочет – даст напиться, а нет – терпи. Если прибавить к этому дождь, ветер или зной, кучи насекомых весной и летом, то становилось понятно, почему попасть к столбу считалось самой страшной карой.
- За что?? – с ужасом переспросила Вета.
Ян хмыкнул.
- Знаете – сегодня утром пожаловало высокое начальство?
- Знаю, - кивнула Вета. – Среди них герцогиня фон Тьерри… только я ее не видела, нас загнали в барак и приказали не высовываться... слава Богу, я так боялась, что она меня узнает!
- Нужны вы ей, - фыркнул Ян. –Тогда, на балу – помните, какими глазами она на наше высочество смотрела?
Вета невесело рассмеялась.
- От нее аж искры летели. Только он ей – ни слова, ни полслова…
- Да, - кивнул Ян. – Что вы, Патрика не знаете? Он же обручен был…
Вета опустила голову.
- Словом, все это дело прошлое, а вот теперь... черт ее знает, зачем она пожаловала. После работы выстроили нас возле барака, пошла она вдоль рядов. Возле нас остановилась, Патрика увидела, узнала сразу. Подошла к нему вплотную и что-то тихо сказала… с улыбочкой такой мерзкой. А он ей ответил, спокойно очень, и тоже ни слова не разобрать… по-моему, на латыни. Мы с ним стояли не рядом, а через несколько человек друг от друга, я и не понял, что именно. Герцогиня даже в лице переменилась, отпрянула от него да как завизжит: «Негодяй! Хам!». И - пощечину ему. Патрик – заметьте, очень осторожно и аккуратно – ее руку удержал и опять что-то говорит – и опять не слышно, что именно. Тут мадам вовсе чуть удар не хватил. А генерал, ее сопровождающий, обернулся к Штаббсу и говорит: «Примерно наказать грубияна…». Ну и…. десять плетей и – к столбу на всю ночь. Вон, стоит теперь, - он мотнул головой в сторону площади и горько усмехнулся. – Знаете, как народ радовался?
- Чему?!
- Ну, как же. Господина, пусть и бывшего, - и плетьми. Он теперь такой же, как все здесь, преступник, которого можно унизить или вообще засечь до смерти. Бальзам на душу… Били-то при всех. Так эти… кричали: «Так ему, так ему! За нас за всех! Еще добавьте!». Глас народа, - он выругался и виновато посмотрел на девушку. – Простите, Вета. Ладно, капрал вмешался. Неужели вы ничего не слышали? А Патрик… он даже не вскрикнул ни разу, только губы искусал…
- Господи… - прошептала Вета, - а я ничего не знала… не слышала... видела – у столба кто-то стоит, но не обратила внимания. - И дернулась: - Пойдемте, Ян…
- Куда?
- Мне нужно его увидеть!
- Вета, - Ян осторожно задержал ее. – С наказанными запрещено разговаривать. К нему все равно не подпустят никого.
- Пусть! Мне нужно его увидеть!
- Вета… - Ян разговаривал с ней осторожно и ласково, как с больным ребенком. – Поверьте мне, ему от ваших визитов будет не легче, а совсем наоборот. Вы же знаете, Патрик не выносит жалости.
Она опустила голову.
- Но хоть что-нибудь я могу для него сделать?
- Лучшее, что мы можем, - терпеливо сказал Ян, - это сделать вид, что ничего не произошло. Честное слово.
Вета подняла на него глаза, полные слез. Ян усмехнулся и осторожно погладил ее по плечу.
- Идите, Вета. Скоро отбой.
Вот-вот должен был пробить колокол. Возвращаясь торопливым шагом в барак, Ян сделал круг и пошел по центральной площадке. Солнце уже село, одинокий факел разбрасывал по площади причудливые тени. Неподвижная высокая фигура у столба, казалось, сливалась с деревом.
Ян огляделся. Солдата рядом не было – не то отошел, не то отозвали. Ян быстро подошел.
Патрик услышал шаги, но не обернулся. Он стоял, прислонившись лбом к столбу, и только время от времени шевелил поднятыми над головой руками. В неярком свете факела отчетливо виднелись на его обнаженной спине следы плетей. Рубашка валялась рядом.
- Патрик… - тихо позвал Ян.
Тот обернулся – и чуть улыбнулся прокушенными, вспухшими губами.
- Ты…
- Ты… как? – пробормотал Ян, не зная, что сказать.
Патрик фыркнул.
- Лучше всех! Только никто не завидует.
- Пить хочешь?