Сказка о принце. Книга вторая

– Забудьте про нас поскорее, ваша милость, вот что лучше всего будет. Мы люди маленькие. Если, не приведи Боже, его… высочество возьмут… или вас допытывать станут – что да как, так мне ведь головы не сносить. Да мне-то давно уже ее не сносить, я командиру солгал и каждую минуту ареста жду, а вот тетка Жаклина… Она-то – лишь из-за того, что по совести поступить смогла, а не по указу… – он сбился, махнул рукой. – За нее боюсь я. Мне – не страшно, а вот ей… Так что вы уж не выдавайте нас, ваша милость. Вы, видно, человек большой – там, при дворе, а все равно все под Богом ходим. Не вспоминайте про нас – нам другой благодарности не надо. И заберите его отсюда поскорее, а то уже соседи коситься стали…

– Раньше зимы – не могу, – чуть виновато сказал Лестин. – Да и Жаклина – слышал же, что она сказала?

– Ну, до зимы дотянем как-нибудь. А там… уезжайте, и пусть вам Бог поможет. Нам королевское спасибо без надобности.

Лестин нащупал и пожал его руку.

– Это не королевское, Жан, это от меня – понимаешь? от меня лично – спасибо.

– Видно, дорог он вам? – неловко спросил Вельен.

Лестин молча кивнул.

– Ну, если так, мне спокойнее будет, ваша милость. Значит, не бросите вы его… не только из-за власти, а еще и – так…

Лестин тихо усмехнулся.

– А ты сомневался? Эх, солдат, солдат… Ну, прощай. Пора мне.

Скрипнула входная дверь. В темных сенях, заглушая запах капусты и дров, еще витал едва уловимый аромат дорогих духов и тонкой одежды. Жан задумчиво подбрасывал в руке мешочек с деньгами.

* * *

Следующий месяц рядовой Вельен почти не запомнил – дни пролетали единым духом, точно одна минута. В преддверии коронации нового короля работы хватало. Нужно было очистить город от бродяг, побирушек и карманников. Нужно было приструнить домушников и прочую нечисть – с этими, по слухам, собирались заключить негласный договор о перемирии. Внутренние войска – начиная от городской стражи, заканчивая Особым полком – готовились к большому смотру, который должен был состояться в праздничную неделю. Молодежь муштровали ветераны, ветеранов гоняли командиры, а в общем вздохнуть было некогда всем. А еще усиленная охрана дворца – у Самого, кажется, началась паранойя на тему собственной безопасности, втихомолку шептались в полку. Ну, и ежедневной работы хватало, конечно, патрули и тюремные стражи тоже никто не отменял.

Увольнительные стали реже, не раз в неделю, а раз в десять дней, да и те – на несколько часов, а не до полуночи, как раньше. Жан так выматывался в эти дни, что однажды даже не пошел домой, а завалился с ребятами в кабак. Правда, много пить не стал, памятуя о старой поговорке про то, что на языке у пьяного и на уме у трезвого. Хватило ума не подставляться. Потом он долго-долго ходил по улицам, наслаждаясь осенним последним солнцем. Так хотелось хоть немножко отдохнуть от постоянного напряжения, чувства опасности, настороженности вечной… он ушел на берег Тирны и сидел там, кидал камешки в воду, смотрел в небо. Прости, тетка Жаклина. Устал я. Потерпи немножко одна, а то ведь… сорвусь, и кому от этого будет лучше?

Так и получилось, что в следующий раз Жан наведался к тетке только спустя три недели. Подходя к дому, снова ощутил, как привычным страхом сжимается сердце: а ну как беда? Теперь уже он ругал себя за то, что так долго не приходил… подумаешь, барин, устал он! А если случилось что? Пришел бы в прошлый раз, увидел бы, что все спокойно… за три недели человека десять раз арестовать или убить можно, дело это нехитрое.

Когда вошел, нагнувшись, в тесные сенцы, а потом в кухню, от сердца отлегло. Тетка сматывала в клубок чистые полосы холста, мурлыкал на печи кот. Тепло, тихо, пахнет вкусно. Жан потянул носом: мясная похлебка. Хмуро усмехнулся про себя: раньше-то тетка так обильно и сытно не готовила; мелькнула обида – не ради него, племянника, ради чужого человека…

Тетка обрадовалась ему, захлопотала, а он буркнул что-то вместо приветствия, хмуро протопал к двери в горницу. Осторожно отодвинул занавеску, посмотрел на спящего… вздохнул тихонько. Ладно хоть платят за него… недаром тетка каждый день мясо варит, и вон занавеска у нее новая, нет худа без добра. А все-таки лучше б не было этого приемыша вовсе, не до него сейчас совсем.

Жаклина окликнула его негромко:

– Садись, поешь. Тебе оставила, знала, что придешь. Что так долго не был?

– Служба, – так же хмуро обронил Жан. Снял и кинул на лавку мундир, сел, вытянул ноги. Поболтал ложкой в супе. – Смотри-ка, аж ложка стоит… Где мясо-то взяла?

– На рынке, ясное дело. Патрику твоему сейчас мясное – первое дело, чтоб раны затягивались. Ешь, радость моя, ешь… вот хлебушка возьми. Я тебя и в прошлый раз ждала, пирогов напекла… ой, да ты похудел! Вроде прямо с лица спал… чего так?

Жан опустил ложку, поглядел на тетку. Встревоженные глаза, родное некрасивое лицо… она не знает, куда усадить его и чем накормить, а он, дурак, нос воротит. Да пусть все на свете беглые каторжники идут лесом, тетка все равно любит его… пирогов напекла. Ну и дурак же он безмозглый!