Сказка про наследство. Главы 1-9

– Тогда посвятите мне еще время… Маленький ликбез. Вам, конечно, знаком термин – политические репрессии? Разумеется, знаком! Излюбленная тема – на ней кто только не потоптался, не извлек выгоды, пусть даже моральной. Ваш Правый Блок как представитель либерального крыла тоже отметился – заклеймил позором это явление, поклялся не допустить в дальнейшем. Короче, лишь демократическое устройство общества обеспечит соблюдение законов, уважение прав и свобод, призовет к ответственности государственные органы, если что или если кто…

– Вы стебетесь, Порываев? Не пойму – вы демократ или коммунист? Выберете же для себя одно.

– Без ваших советов обойдусь. И что за подростковый жаргон? Тема-то серьезная… Хотя давно потеряла актуальность – как-то все сошло на нет…

– Про политические репрессии мне известно. Я газеты читал, телевизор смотрел. Не на Луне жил эти годы. Тридцать седьмой год.

– Только этот год?

– А что? Чего вам не хватает?

– Репрессии в СССР начались не в тридцать седьмом – и на нем не закончились. Собственно, они продолжались до пятидесятых годов. И даже после. И также задолго до тридцать седьмого года появились лагеря. В восемнадцатом большевики приняли решение превратить страну в военный лагерь. Ха, весьма красноречиво. Вся страна – единый лагерь. Вот откуда ноги растут. Для изоляции и принудительного труда враждебных классовых элементов создавались лагеря. И на Урале были. В двадцатых годах узаконена ссылка на десять лет даже без совершения какого-то преступления, а уж в новом уголовном кодексе принята знаменитая 58 статья. Поначалу к нам сюда поехали лишенцы – лица, лишенные избирательных прав, и члены их семей. Тогда еще массово не стреляли – высылали лишь… Мне обидным кажется одно соображение – не знаю, как вам – почему жизнь на Урале и в Сибири со столичной точки зрения уже считалась и считается наказанием? Дескать, у нас тут медведи по улицам ходят. Или волки воют. Или совы ухают. А мы, здешние жители не подозреваем, что наказаны за что-то. За что?!

– Я не знаю. Наверное, это не так.

– Так, Максим Маратович, так. Вон вы решили карьеру в политике строить, наверх пробиваться, распрощаться с нашей дикой окраиной. Забыть про историю вашего семейства, не продолжать труды Елгоковых – отца и прадеда. Всех манит Москва. Да я вас не обличаю. Понятно. Но от своей судьбы не уйти.

– Я… еще не решил…

– Тогда продолжим, что ли? На всех стройках в Союзе использовали заключенных. Вообще, труд приобрел характер принудиловки – и не только для зэков. Как? Разве вы не знали, что здесь тоже была колония – конечно, не столь мощная, как, допустим на Кузнецкстрое. Но оттуда перетекали и кадры, и методы. На элементарную механизацию средств не хватало, а рабсила – вот она, бесплатная и безотказная…Например, Иван Глайзер работал (разумеется, не начальником) на Кузнецкстрое – на строительстве первого гигантского металлургического комбината имени Сталина. И конечно, там в 1937 году разоблачили вредительскую организацию, куда под одну метлу смели руководителей и специалистов – учителей и коллег Глайзера. Кузнецк и Магнитка построены раньше нашего комбината. Везде трудилось очень много спецпереселенцев из числа раскулаченных, врагов народа, вредителей. Местные органы НКВД надзирали – работали на износ… А вообще, история повторяется. Как с названием – Кузнецк, потом Новокузнецк, потом Сталинск и снова Новокузнецк. Оборот – и снова в исходной точке. Или с теми же разоблачениями – в Кузнецке после войны случился один из последних расстрельных процессов сталинской эпохи – опять-таки работники вредили, скрывали, саботировали – из кожи вон лезли насолить Советской власти. Буквально через несколько лет людей полностью реабилитировали. Кого это могло утешить? Глайзера? Он не попал под раздачу в Кузнецке – так угодил здесь, у нас. Расстреляли в благодарность за его труды… Нет, Гранит Решов уже не входил в особую тройку, рассмотревшую это дело и вынесшую суровый приговор.

– Я это к чему говорю? И здесь начали с готовым решением. Рядом с соцгородом, которого еще не существовало даже на бумаге, располагался ИТЛ№9. Колония (или трудлагерь) подразделялась на лагпункты, у каждого своя специализация. Непосредственно стройплощадка – это ТЭЦ и цеха; затем хозяйственное обеспечение колонии, больница, штаб. Штрафники – это работа на руднике, самый тяжелый участок. Существовал еще один пункт – специфический, выполнявший похоронные функции – мертвых зэков закапывали в землю, на месте могил втыкали палки с цифровыми бирками – и это печальное дело надо было делать. Максимальное число обитателей за все время существования колонии – 7-8 тысяч человек. Ежемесячно умирало до двухсот – истощение, дистрофия, пеллагра, дизентерия, тиф. Я читал документы санчасти лагеря. Ужас… Там, где в двухтысячных годах воздвигли памятник репрессированным – столп с разорванными звеньями цепи – там и располагалось основное кладбище. Это на окраине соцгорода. Слава Богу, что туда еще не продлили городскую застройку, а то люди бы буквально жили на костях…

– Боже, боже…