Сказка про наследство. Главы 1-9

В Утылве в эту пору полновластно царствовала весна. Баба Лида еще жила, когда первый весенний месяц – март – взбудоражил счастливым предчувствием: старый твердый желтоватый снег начал таять, сквозь ледяной панцирь вдруг чистой голубизной высверкнула Кляна, небесный свет заиграл золотыми бликами, беспардонно растрезвонились птицы, и так пахнуло сладким запахом земли – просыпающейся живой природы. Баба Лида еще жила и радовалась, когда высунулась острая травка, на березах раскрылись сочные зеленые листочки, и в дворовых клумбах расцвели первые тюльпаны, а пустыри сплошь покрылись желтыми лютиками. Казалось, зима изгнана, и жизнь окончательно восторжествовала над смертью, счастье шагнуло в весенний мир под какофонию ликующих звуков – стрекота, криков, песен, стонов. И даже люди смягчились и поверили новой надежде, что все будет лучше, добрее – все впереди! А затем пришел май с его теплом и грозовыми дождями. Цветение стало буйным, торжествующим, счастье – абсолютным. Вот тогда впервые синей ночью ветер донес со стороны степи голос перелетной кукушки – ку-ку… – и странно кукование оборвалось на втором слоге. Люди не поняли печального знака, не обратили внимания. Но баба Лида умерла. Как же она так? не дождавшись, когда расцветут яблони и сирени, когда степь окрасится серебристыми переливами ковылей. Когда это будет – но уже не для всех…

День 7 мая для жителей Утылвы (уточним ради объективности – Кашкука), не отягощенных важными и серьезными мыслями, начался одинаково – в старом дворе по улице Коммунальной, 6. Перед двухэтажным домом, на котором наружная краска давно облезла, и лишь на первом этаже красовались новые стеклопакеты, в других окнах – рассохшиеся деревянные рамы. Подъезд словно вход в сказочную пещеру – низкий, темный, обшарпанный, со скрипучими деревянными ступенями и сквозняком из подвала. Оно понятно, что модная реновация уральской дыре ничуть не грозила. Впрочем, обстановка была довольно уютная – настроение давно обжитого и приспособленного человеческого жилья. Пространство между домами облагорожено умелыми хозяйственными руками. Тылкам тоже присуще человеческое стремление к красоте – не как есть, а как должно быть. А есть так, как в любом дворе в Кашкуке – дощатые сарайки для хранения урожая, солений, варений, разного хлама – мелкого и громоздкого, который уже не нужен, но и выбросить жаль. Столбы с веревками для сушки свежестиранного белья. И много живой зелени кругом. Саженцы, воткнутые в землю счастливыми новоселами послевоенных лет, уже выросли – вымахали дубы, яблони, рябины, клены. Раскинутые ветви старой ирги затеняли окна, но и скрывали подробности сурового безыскусного быта. Заросли выдурившей крапивы вперемешку с лопухами. Цветы в клумбах из старых автомобильных покрышек. Рядом примостились поделки для души – те же покрышки разрезались острым ножом, и получались фигурки лебедей, изогнувших шейки – для полного сходства все это красилось в белый, на кончике – лебедином клюве – капали красную краску. Такие лебеди встречались почти везде в Кашкуке. Но во дворе бабы Лиды в этом году приготовили нечто особенное – из пластиковых бутылок выложили изящную клумбу – в форме стрекозы – на крылья взяли бутылки голубого цвета, на стрекозиное тельце – коричневого. Стрекозу засадили тюльпанами – белыми и красными. Очень эффектно! Роскошные ковры из диких тюльпанов расцветают по соседству – в заповеднике Богутарская степь, а на клумбах в Утылве должны были распуститься их культурные собратья. Красные тюльпаны, конечно, не сравнятся с редивеями, но тоже очень красивы. Двор рассчитывал победить в ежегодном конкурсе на лучшее цветочное оформление в поселке, но с самого начала – с мая месяца – все пошло наперекосяк.

Центр светской жизни двора – лавочка. Когда-то больные тополя срубили, но могучие корни не стали выкапывать – на два пня положили обструганные доски. Получилось очень удобно. Приоритетным правом на лавочку обладали старушки из ближайших домов. Здесь любили сидеть, погреться на солнышке, обсудить последние сплетни, поругаться (конечно, не без этого). Старушки знали друг друга еще незамужними девушками, но жизнь успела промелькнуть птицей – стремительно, непонятно, страшно. И вот уже вместо румяных щечек морщинистые складки, нет тонкой талии, которую обхватывал девичий поясок, на прежде гладких ножках, одетых в теплые носки и тапочки, вздулись синие вены, руки исковерканы домашней работой, из-под платка торчат седые пряди. Увы! а в глазах все равно молодое выражение, и душа не желает смириться с неизбежным… Сегодня не стало их подружки – баба Лида умерла. Хотя покойница при жизни не очень-то дружилась – всегда держалась наособицу. Единственной ее подружкой – и то с натяжкой – стала такая же учительница и родня по мужу Агния Николаевна Кулыйкина. Но в их отношениях было мало того, что называют – с некоторым пренебрежением – бабским; да и то сошлись баба Лида и Агния, уже перешагнув полувековой рубеж.