Но толстяк и не думал об этом, ему напекло затылок, и он с удовольствием окунулся с головой. Когда Блоп наконец выбрался на причал и, тяжело дыша, рухнул на горячую бетонную плиту, сверкающую сердечными пылинками, ручи уже сидел, обхватив ноги, и смотрел, как капли падают на раскалённую поверхность, оставляя тёмные кляксы. Под напором обеих светил они медленно, но неумолимо испарялись и исчезали. Затем толстяк поднял голову и посмотрел на причал, откуда доносились звуки лома, эхом разносившиеся по колодцу искусственного озера. Фигуры Септа не было видно.
– Фух, – фыркнул толстяк и улыбнулся, – давно я так не плавал! Уже думал и не доплыву. Ты как, Руч, нормально?
Он повернул голову к напарнику, но тот всё так же неподвижно сидел, похожий на статую.
– Луны мои. Ну сколько можно? Ты посмотри, солнце светит, совки поют, лунный день заканчивается…
Ручи не выдержал:
– Ты болван, абсолютный кретин Блоп. Тебя, наверное, родители при рождении так и назвали, наш сын станет остолопом, поэтому назовем его Блопом, чтобы лучше сочеталось! Ах да, как же я забыл, ещё очень хорошее сочетание Блоп-идиот или Блоп-тупой клоп. Блоп – глупый циклоп.
Блоп отвернулся и зажмурил глаза, вставив пальцы в уши.
– Я слышал у тебя две или три рифмы, – проговорил он, мотая головой.
Ручи ещё какое-то время ругался, но потом затих, и толстяк привстал, начав вытряхивать из ушей воду.