– Знаешь, Мить… Я раньше думала, хуже всего – что я старше. Оказалось – вот это ещё. Скажи, ты знал?
– Да… – нехотя признался он.
– А почему не сказал?
– Ну, какой в этом смысл? Мама всегда смеялась, что отец тупо упёрт по этому пункту. А сама теперь, выходит, специально на нём играет… – Митя помотал головой, словно отряхиваясь. – Сонь, да ведь это полная чепуха! Кто там какой национальности… Разве это можно всерьёз?
– Эх, Мить, ты просто не сталкивался! Это для многих – ещё как серьёзно! Вот маме пришлось с работы уйти из-за этого. Она уже с Вовой тогда жила… Я всё хорошо помню. У неё в театре начальство сменилось. Мама роль попросила, а директор ей заявляет: «Советские куклы не могут разговаривать с иноземным акцентом. И фамилию вашу в программке писать нельзя». А какой у неё мог быть акцент? Ну какой?
– Вот чмо! – возмутился Митя.
– Ага… Правда, он её не уволил, но оставил на подсобных работах, на одном шитье… так она сама потом, после Анечкиного рождения, ушла в ателье. А ведь ей так нравилось в театре…
Соня грустно усмехнулась.
– Она меня в тот же день к логопеду отвела – я «эр» плохо произносила. Пока не выправили – не успокоилась.
– А ты… точно – еврейка? Нет, я не к тому, я вообще… ненавижу такие вещи! Просто ты не очень-то похожа… Ты же говорила, кто мама – точно не знаешь.
– Да какая разница, Мить… Не важно, что там у меня в крови, ошибалась Мара или нет. Я сама это чувствую, понимаешь? Каждой клеточкой. Я та самая… «эйка»…
Неделя прошла относительно спокойно. Отец по-прежнему не объявлялся, видимо, вычеркнул сына из жизни и из завещания. Мать, похоже, звонила Мите только в рабочее время, но рассказывал он об этом неохотно. По его словам, разговоры заканчивались так же быстро, как и начинались.
Соня и сама предпочитала ничего не знать и не слышать. Никто больше не приезжал, не караулил у подъезда, и она начала надеяться, что конфликт сам сойдёт на нет: Калюжные либо свыкнутся с тем, что их сын женат, либо прекратят с ним всяческое общение. Если бы совесть не подсказывала Соне, что Митя будет страдать, второй вариант её бы вполне устроил.
Но ради мужа она была готова поступиться убеждениями и улыбаться Калюжному, пожелай он с ней познакомиться. Однако такого стремления никто из Митиных родных не изъявлял. Ну, зато и повлиять на него они теперь не могли, по крайней мере, Соне хотелось этому верить.
Митя открыл, что можно нормально жить и на те деньги, которые сам зарабатывает – или у него попросту изменились потребности? Собственно, и у Сони, и у него существовала теперь только одна потребность – постоянно находиться вместе.
От проката машины пришлось отказаться – дорого. Митя добирался с работы на автобусе или маршрутке и, не заходя домой, шёл встречать Соню в детсад. Дабы не ставить Нину Степановну в сложное положение, ждал снаружи.
А в садике всё обстояло отнюдь не радужно. Открыто никто ничего не говорил, но… Некоторые вели себя нейтрально и вежливо, но большинство поглядывали недобро. Танечка теперь дружить не желала – она внушила себе, что Соня зазналась, и сама же на неё за это надулась. Правда, стоит признать, у девушки имелись поводы для обид.
Несколько молодых воспитательниц при встрече с любопытством рассматривали Соню с ног до головы, пытаясь понять, чем она привлекла к себе сына Калюжного, а заодно обнаружить на ней новые детали туалета. Но ни украшений, ни дорогой одежды, купленных на бандитские деньги, на Соне не появлялось, и коллектив решил – она всё прячет дома.
Людмила Алексеевна – святая простота, и вовсе заявилась к Соне с целым рядом требований, как народный парламентарий. Женщина на полном серьёзе убеждала её снизить цены на сахар и улучшить расписание автобуса номер два. И по-настоящему рассердилась, что Соня не озаботилась городскими проблемами. Поскольку новоявленная богачка гребла лишь под себя, Людмила Алексеевна перестала с ней даже здороваться.
Короче, общее отношение было негативным, если не сказать больше. Одна только Нина Степановна знала истинное положение вещей, но она вела свои игры. Соня любым путём старалась избегать её сердобольных бесед по душам: якобы давая житейские советы, заведующая ловко выуживала у Сони информацию о её семейной жизни. Точнее пыталась выуживать, потому что Соня, как только это поняла, находила любой предлог, чтобы сбежать.
Она искренне старалась поставить себя на место коллег, но так и не смогла. Её никогда не интересовали интриги и сплетни. Единственное, что с её точки зрения могло вызвать осуждение, была близость, пусть и невольная, её мужа к бандитам от власти. Но коллег раздражало не это, а новые возможности Сони, её незаслуженный и лёгкий доступ к богатству. Ну почему, с какой стати она, а не кто другой?! Люди, как поняла Соня, ненавидят деньги, которые достались не им, а вовсе не способ их получения. Объяснять, что после замужества она не разбогатела ни на копейку, Соня считала бессмысленным, да и ниже своего достоинства.