Она знала, что слова её жестоки, несправедливы, но чувствовала: обвинять сейчас лучше, чем жалеть. Нужно любой ценой вывести его из этого замороженного, обречённого состояния.
– Уже дали… – он помолчал. – А долго же ты думала… плюнуть на меня – не плюнуть.
– Что? – обалдела Соня.
– Знаешь, как страшно… – вдруг негромко произнёс он. – Лежишь – а перед тобою полная темнота… и понимаешь, что никогда, никогда ничего не увидишь – и не убежать, не включить свет… и тебя, Сонь, никогда больше не увижу, не дотронусь… Пытаюсь что-то нащупать – а рука не слушается. Потому что её нет. Мне казалось, если ты придёшь, прикоснёшься, я почувствую тебя рядом – и кошмар сразу кончится. Но тебя не было, не могло быть. Нет, я тебя не упрекаю, правда. Я всё понял, всё… Ты правильно сделала, что не пришла. И сейчас не надо было… зря… Тебя мать попросила, да? Или Валерия?
Она только сейчас сообразила, что он ничего не знает.
– Дурак, сволочь! – задохнулась она. – Да я только пару часов назад… Анька потащила нас на море… после того, как ты приходил… в воскресенье. А я как чувствовала… сбежала оттуда. Митя, я только с вокзала! Надька мне… Я металась – куда идти, где искать… Нашла твою тётку… визитку…
Соня увидела, как он выпрямился. Сделал неопределённый жест, словно хотел обернуться к ней, но потом снова обмяк, безвольно уронив руку.
– Всё равно… ничего не будет… я не хочу…
Но её уже было не остановить.
– Не хочешь? Митя, не хочешь? А я? Я же люблю тебя, я всё это время подыхаю без тебя! Я и тогда, тогда – готова была кинуться к тебе, на всё согласиться… на тайные встречи… на всё… но не смогла… не смогла смириться, что ты меня предал. Но тебе больше не нужно моё прощение, да? Ты любишь только себя! Сходишь с ума от жалости к себе! Растравил сам себя, довёл мать – она трясётся, что ты на себя руки наложишь. Трус ты жалкий – вот ты кто! Взгляни мне в глаза, придурок! Ты обещал, что будешь со мной всегда… Что ты за всё отвечаешь… Это я – инвалид! Это меня – всего половина, у меня нет ни рук, ни ног без тебя. Вот как ты меня спас! Лучше бы меня убил твой папаша… Я и то была бы живей. Мы могли идти до конца, какой бы он ни был… но ты струсил, спрятался… спаситель ты мой! Мой замечательный муж гордо заявил, что развлекался только с дешёвыми девками и никого не любил! Дорого заплатил за разлуку, ничего не скажешь! А знаешь, сколько раз мне тоже хотелось… всё прекратить! Но я не могла позволить себе трусость!
Он обернулся и сразу отпрянул – видно, не ожидал, что она так близко. Невольно прикрыл рукой пострадавшую часть лица, но полностью спрятать не смог. Несколько секунд он так и стоял, а потом обречённо опустил руку.
Соня была уверена, когда шла сюда: главное – это то, что он жив, всё остальное – уже только мелочи. Готовилась ко всему, но сейчас едва удержалась, чтобы не вскрикнуть и не разреветься от боли.
Казалось, он постарел лет на двадцать. Правый глаз был едва приоткрыт, брови с этой стороны почти не было. Второй смотрел так, словно видел все ужасы мира и никак не может забыть. Было ясно, что кожа на повреждённой стороне лица и головы вряд ли когда-нибудь полностью восстановится.
Митя презрительно, вызывающе усмехнулся – ну что, мол, довольна? Хотела смотреть – так смотри! Но через секунду выражение его лица изменилось, в нём появилось что-то прежнее – страдание, смешанное с надеждой. Казалось, он не мог глядеть на неё равнодушно, даже сквозь злость в его взгляде пробивалось болезненное чувство, которое он так старался не пускать наружу.
– Я и так тебе жизнь испортил, Сонечка… – произнёс он совсем с другой интонацией, и снова заслонился от неё рукой.
– Я очень надеялся, что ты не придёшь… честно. Не смотри на меня… я сам к зеркалу не подхожу… У тебя может быть нормальный, хороший муж, пускай даже этот твой… или доктор… пора тебе, наконец, стать счастливой…
– У меня нет и не будет другого мужа, Митя, – она ласково взяла его руку, убрала от лица и прижала к своим губам. – Я хочу всю жизнь смотреть на тебя, и никого другого видеть не могу. Только тогда я смогу быть счастливой. Митенька, я думала, ты будешь рад мне, встретишь меня иначе… Что с тобой, родной мой? Очнись, пожалуйста… не могу без тебя, Мить… не могу…
И она, не удержавшись, заплакала.
– Сонь… – он пытался высвободить руку, но она не отпустила. – Ты права была – совсем без надежды легче. Я её тогда уже оставил, ещё до взрыва. И всё, что случилось… это уже ничего не меняет. Я по заслугам получил, знаю… Но тебе-то на кой это всё теперь?
– Мить, ты глупый, да? – всхлипнула она.
– Сонечка… то, что ты на меня больше не сердишься… мне легче, намного, – голос у него дрогнул. – Просто уйди… я буду знать, что ты меня… даже таким, как сейчас… Но не надо, не мучь меня… честно, не нужно подвигов. Я не рисуюсь, не самолюбие, пойми. Мне самому так проще.
– Чего-чего? Помнишь, я говорила тебе нечто подобное? Просила уйти… Не понимала, зачем я тебе… Ты что мне ответил, а?
– Что ты сошла с ума…