Сказка в дом стучится

И в третий собрался. Все еще в рубашке, но хоть без галстука. Остался ко мне спиной. Сгорбился, найдя в столешнице опору.

— Все выучила? — спросил, не обернувшись.

— Раз десять пробежали текст. Что-то запомнила. Узнаю завтра.

— Так во сколько выезжать надо?

— У нас теперь есть лишний час. Мне там нужно быть в десять с копейками.

Валера снял с базы чайник и вернулся к столу, на котором стояли две чашки с заваркой.

— А если бы я не зашла на кухню, так бы и сидел до утра? — спросила я под звон бубенчиков.

Это Баронесса тыкалась носом в пустую миску — медальки на ошейнике выстукивали марш голодных собак.

— Я бы зашел в гостиную. Нам все равно туда идти. За коньяком. В чай. К чаю ты ведь ничего не хочешь? Я не тебя спрашиваю! — это он отодвинул от стола собаку. — Тебя велено морить голодом. Ночами так уж точно.

Я не сдержала улыбку, наблюдая за тем, как бедное животное пускает на хозяина слюни.

— Дай ей что-нибудь. Она что, зря пришла на кухню?

— Она у нас особенная, да? Я вот тоже пришел на кухню. Мне что-нибудь разве перепадет за это?

Я выдержала взгляд.

— Посмотри в холодильнике — может, что-то и найдешь…

— Я уже нашел, что искал…

Я опустила глаза и наткнулась на свою грудь — полуобнаженную. Господи — надеюсь, в камере я была все же одетой!

— Не прячь… — почти что простонал Терёхин, когда я запахнула халат под самым горлом. — Дай хоть посмотреть, раз потрогать не даешь.

Я опустила руки по швам, но поясок не ослабила. Под ним у меня совсем тонкая полоска защитной ткани. От кого защищаюсь? От себя, по всей видимости…

Валера подхватил обе чашки.

— Выключи свет.

Я выключила, лишь только он миновал меня. Собака доковыляла до дверей уже в темноте. У меня тоже черно перед глазами — от его белой спины.

— Закрой дверь. До щелчка.

Я впустила собаку в гостиную и исполнила просьбу. Баронесса обреченно вскарабкалась в кресло, когда Валера оттолкнул ее от дивана. Я села на самый краешек, под горящую лампу. От ее тепла запылала щека, а, может, совсем от другого, заполнившего весь живот. Я спешно отхлебнула чая, чтобы горела заодно и грудь. Заодно и от чая.

— В рюмки или прямо в чашку?

Валера завис над журнальным столиком с бутылкой.

— Валера, тебе за руль, а мне — на сцену.

— Так не прямо ж сейчас. Ну… Ты разве сейчас уснешь? Я без коньяка точно не усну. И вот тогда мне за руль лучше будет не садиться. А на сцену, как говорят, трезвыми и не выходят…

— Дураки говорят… Там такой адреналин, что коньяк отдыхает… Совсем чуть-чуть… — сказала, когда он поднес горлышко бутылки к краю моей чашки. — А себе тем более…

— Что, тем более? Кого я спаиваю: тебя или себя? Я хочу, чтобы ты расслабилась. Пожалуйста… Я все равно буду громче всех аплодировать, даже если ты все слова на фиг забудешь. Особенно, если забудешь. Я-то знаю, что Але Сказочнице лучше пить, чем говорить…

Он смотрел на меня… Вернее в меня — туда, где сходились и расходились полы шелкового халатика.

— Убери коньяк, — прорычала я, когда бутылка коснулась поверхности журнального столика.

Валера подчинился и вернул коньяк в бар. А я тем временем затянула поясок потуже. Валера сел рядом и, как в ту первую ночь, закинул мне за голову руку… Нет, тогда он не выключал свет. Света тогда просто не было.

— Чтоб никто не догадался, чем мы тут занимаемся. Стеклянные двери придумали родители, чтобы подглядывать за детьми. Они не подумали, что однажды им самим захочется спрятаться от детей.

Пока я пряталась от него в чае. Как еще недавно в стакане с виски. Господи… Неделя не минула, а я… А мы… А все… Да как так получилось-то?

— Ну, даже не чокнешься со мной? А, кнопка?

И умудрился коснуться дном своей чашки моего носа, и только потом того, что я держала в руках.

— За спектакль!

Кошачья улыбка. Получай такую же в ответ.

— Мой или наш?

— Наш, конечно. В твоем я не сомневаюсь. Ты — профессиональная актриса, а я так — самоучка.

— Я — кукольница…

— Ну, а я тогда твой Буратино, мама Карла…

Я снова уткнулась в чашку. Он в свою. Но чай уже не был таким горячим. Он был терпким и пряным. Чай с корицей. Был изначально. А сейчас в нем растворилось горькое любовное зелье.

— Можно тебя обнять? — Валера резко отставил свою чашку на край столика и схватился за мою, не дожидаясь моего согласия.

А он когда-то его дожидался? Согласия…

— Валера, что ты делаешь?

Мне не нужен был свет, чтобы видеть, как его пальцы, быстрее пальцев пианиста, перебирают пуговицы рубашки.

— Мне надо тебя почувствовать.

Не скинув рубашки, он схватился за мой пояс. Когда справиться с узлом не смог, просто вырвал ткань из-под кушака. Считанные секунды прошли, а я уже чуть не проткнула ему кожу сосками, точно острыми гвоздями, когда он прижал меня к своей обнаженной груди.

— Хочешь рассмешу? — шепнул в ухо, касаясь его ободка горячими губами.

Кивнула. Нет, сглотнула, судорожно. Голова просто дернулась сама собой. Нет, меня прошибло током. Молния прошла через позвоночник и не ушла в землю. Застряла внизу живота, и я лишь с большим трудом проглотила стон.