Сказка в дом стучится

Гитарист пользовался у малышей популярностью — к нему подходили, трогали гитару: он молчал и все взрослые молчали, не воспитывали при нас воспитанников детского дома. И мне как-то расхотелось применять воспитательные санкции к папочке, который явно вчера поторопился с информированием сына касательно своей женитьбы. Что мне теперь сказать Никите — сама ведь не знаю, как парень должен теперь называть наши с ним родственные отношения. Быть мачехой не хотелось: сразу же исчезнет та толика тепла, которую мы сумели сохранить с Никитиного детства. Если раздуть сейчас огонь, он может не согреть, а спалить. Дотла!

— Поехали за машинками? — спросила я в полдень, сменив хвостатую юбчонку на джинсы и стерев с носа грим.

— Вам же ничего не заплатили, — Никита уставился мне в глаза испепеляющим взглядом. Отцовским.

— Заплатили, заранее, на карту… — голос мой почти сошел на нет.

— Зачем вы мне врёте?

— Никита, хочешь все подробности? Эти люди заплатили за ремонт моей гитары, и я по бартеру провела интерактив с их детками. Ты участвовал в этом, и с тобой бартером будет покупка подарка для твоего брата, так понятнее? И, кстати, папа что-то купил Арсению, но молчит.

— Даже вам не сказал? — и снова неприкрытый вызов во взгляде.

— Представь себе, не сказал… Поехали в детский магазин! Пожалуйста. Иначе я буду нехорошо себя чувствовать, будто заставила тебя сделать что-то против твоей воли.

— А если заплатите, то будет типа по доброй воле?

Нет, с маленькими детьми намного легче, чем с умными подростками!

— По доброй воле — это бесплатно. Это подарок. Но я не хочу от тебя никаких подарков. Пока. Потом, если сам решишь участвовать со мной в благотворительности, я скажу тебе просто большое человеческое спасибо.

— А зачем вам теперь деньги?

Мне захотелось зажмуриться, но я сумела выдержать молодой «Валеркин» взгляд.

— Деньги лишними никогда не бывают. И даже если твой папа меня накормит, деньгами за сказки я могу накормить кого-то еще. Сестру, например, или маму. Или вообще незнакомого человека, или собачку и кошечку. Но… — я уже не знала что и как сказать. — Деньги я беру лишь с людей, которые могут их безболезненно заплатить…

 Ну что за чушь я несу?

— Никита, это очень серьезный разговор, и мне не хотелось бы обсуждать такие вещи в машине и на голодный желудок и когда у нас нет подарка для Арсения… И вообще мне нужно отвезти тебя на дачу и вернуться в город к папе.

— А на дачу вы не приедете?

— Нет, не сегодня. Завтра или в субботу. У меня накопилось много дел, — врала я, чувствуя, как напряглись все сердечные струны. — А ты пока научишься кататься на унисайкле или моноцикле, как хочешь, так его и называй. Забыл? И ты должен будешь помочь мне с дедом во Владимире. Я его не знаю, он меня не знает, и Сенька, грубо говоря, его не знает. И вообще там тоже есть какой-нибудь детский дом, где нам будут рады…

— Мне показалась, что дети вообще не радовались! — перекрыл Никита грубо поток моего сознания.

Я опустила глаза к рулю. Вернее, к сжавшим руль пальцам.

— Эти дети иначе выказывают свою радость. К счастью, тебе этого не понять. Это очень тяжело видеть, поэтому я редко сюда прихожу. Мы сделали с тобой доброе дело, ты должен это понимать.

— Я понимаю, — буркнул Никита. — Я все понимаю.

— Вот и отлично! — не желала я знать подробностей его понимания нашей с Валерой ситуации. — Поехали!

Купленные машинки мы спрятали в карман футляра для гитары, которую Никита отнес в комнату, хотя я и сказала ему, что марш можно не разучивать, что это была шутка.

— Ваша свадьба? — вопрос был задан абсолютно будничным тоном.

— Нет, — я нервно хмыкнула. — Марш. Ты помнишь, что это тайна? Такая же, как Сенькин подарок.

Мы пообедали втроем и почти молча, но вот молча уйти у меня не получилось. Сенька полез ко мне с магнитным конструктором, состоящим из палочек и шариков, а у меня и так уже шарики за ролики зашли из-за скандала с тетей Таней.

— Ему тринадцать лет! — орала я на ее запрет одноколесного велосипеда. — Он сам будет решать, что ему делать. И вы лично не имеете никакого права что-либо запрещать чужому ребенку! Вы не бабушка! Вы ему никто! — мою плотину вежливости снесло потоком накопившейся за последние дни злости.

Никита ушёл с колесом в короткий коридор на втором этаже, соединявший спальни с ванной комнатой. Иногда — хотя довольно часто — оттуда доносился грохот и вопль «Все хорошо!» Все хорошо было и у Арсения: он решил носиться по лестнице вверх-вниз с новостями о том, что Никита снова упал, но не плачет.

— Никита, держись за стены! — крикнула я начинающему циркачу и повернулась к Татьяне Васильевне спиной.

— Вы угробите детей! — полетело мне в спину, но я не обернулась для ответа.

— Мы их спасем, — сказала, открыв входную дверь, за ручку которой снова возьмусь уже в другом статусе.