Сказка Востока

Каждый день я учу его стрелять, и когда его цель станет ясна, он застрелит меня.[257]

Тем временем защитники крепости горцы-головорезы основательно приготовились к сражению, свою башню, возвышающуюся к небу, они не собирались сдавать.

И с этой стороны такие были юноши-тюрки, которые разрывали волос острыми стрелами, а сами не уклонялись ни от стрелы, ни от камня. И стрелы, которые были стрелами Судьбы, пущенные Ангелом Смерти, обрушились на этих несчастных, словно ливень из подобных решету облаков.

Стрела прошла сквозь железо кольчуги,
Как предрассветный ветер сквозь лепестки цветов.

Когда солнце закрылось щитом тени гор, они прекратили сражение, но на четвертый день, который стал переломным моментом их недуга и доказательством истинности правого дела, когда начала заниматься заря и когда были испробованы все средства, в этих глупцов было решено стрелять из арбалетов, построенных китайскими мастерами и бившими на две с половиной тысячи шагов, и тогда эти дьяволы-еретики сломились, и тогда ловкие, как змеи, и бесстрашные воины взобрались на эту башню и наголову разгромили всех злодеев и ядовитых гадов, разрубили их на куски и их главаря Малцага бросили еще живым к ногам Властелина. Да безмерно великодушие Тимура, дабы другим был урок, оставил он нечестивца Малцага живым, правда, как вьючного мула кастрировал. Но, как проклятый иблис,[258] воскрес, вновь причинил невиданное зло, да его пыл сила праведная, принц Халиль, укротил. И об этом другой сказ.

А на севере Кавказа, в этом рассаднике ереси, колыбели нечестивых и низких идолопоклонников, неверных и еретиков, не осталось камня на камне. Рок Судьбы воскликнул такие слова: «Да погибнет народ неправедный». И их жены и дети были уничтожены все до последнего, как и их воды и родники, которые отравили, чтобы в мире больше не было безумцев, лицемеров и обманщиков, что выдавали свинец за чистое золото.

Сегодня, благодаря великой победе Освещающего Мир Властелина Тимура, если еще в каком углу и остался горец с Кавказа, то он раб и занимается женским ремеслом, и не имеет честь.

Князья и правители по соседству с Кавказом, что бледнели от страха перед этими проклятыми горцами и платили им дань, и не стыдились такого положения, теперь вкушали сладость покоя. И все обитатели Кавказа, Степей, прибрежного Понта и Каспия, и в особенности правоверные, были избавлены от их злых козней и нечистот. Все разделили это ликование. И эта великая победа занимала мысли всех людей, и украсила его свет дня, освещающий мир. «И усечен был последний из тех людей, которые были неправедными». «Хвала Тимуру — Господу миров!»[259]

Молла Несарт так зачитался, что даже не заметил, как в шатре появился Саид Бараки.

— Достойно ли читать летописную рукопись?

— Ох, недостойно, — быстро нашелся Молла, — от непомерной лести так сладко, что меня чуть не вырвало, да тут такие ковры.

— Что-то не пойму я твоей иронии, или вновь изображаешь ты шута?

— Шут не тот, кто смеется, а тот, кто заставляет смеяться, написав литературную ложь.

— Всякая литература содержит в себе что-то истинное и много ложного, и действие ее будет зависеть от искусства, с которым истина будет отделена от лжи.

— Это как твоя проповедь?!

Лицо духовного наставника потемнело, тронув бородку, он постарался грозно сказать:

— По-моему, ты к старости совсем лишился ума, и для тебя к утру поставят виселицу.

— О! Это говоришь ты, духовное лицо? Не выйдет, — Молла печально повел пальцем перед носом Бараки. — Я здесь не ниже тебя, ибо на моей шее личная пайзца Тимура, — бравирует он, хотя пайзца давно у Малцага. — Так что уважь векила[260] Тимура. Я послан им, чтобы тебя спасать. Но понял, что спасать-то надо от тебя. Твоя литература — ложь, гнусна, вредна.

— Как смеешь ты чернить первоисточник? Все мои выводы закованы в броню непреложных фактов.

— Тогда скажи о тысячах убитых, о насилии, войне.

— Война с неверными, за нравственность людей.

— У всех народов нравственность одна, лишь мера алчности различна.

— О! То зависть гложет. Ты видел ныне Самарканд?

— Чтобы воздвигать сооружения в таких чудовищных размерах, чтобы правители были тираны, а народ — рабы.

— А то судьба у всех своя.

— Смерть Мухаммед-Султана — тоже судьба. Что же вы все так опечалились, с места сорвались?

— Не путай, Мухаммед-Султан — потомок царей.

— А это мы оба хорошо знаем. Дед Мухаммед-Султана — Тимур, будучи подростком, попался на воровстве у товарища, и сверстники его били, когда мимо проходил ты, юноша, бедный муталим, который заступился за воришку — будущего правителя. И он твоей услуги не забыл. А ты взамен ответил ему неблагодарностью, вредительством, даже предательством.

— Что ты хочешь сказать?!