Сказка Востока

Зол Тимур, ох как зол! И зол не на кого-нибудь, а на свое потомство. «Неужели, — думает он, — дети ничего не унаследуют от своих великих отцов?» А вот Чингисхану в этом плане повезло: до сих пор его потомки ему и всему миру противостоят. А что делают его сыновья? Вот, младший сын Шахрух (он оставлен в Самарканде править) прислал отчет, и там, помимо прочего, как доблесть, сообщает: «Со стороны Индии прибыли купцы, а с ними жемчуг, яхонт[60] и золото, и я купил у них в счет налогов в казну драгоценностей на сумму сто тысяч. И тут же нашел другого купца из Персии и с большой выгодой для нас продал, так что казна значительно пополнилась».

Разозленный Тимур незамедлительно послал ответ: «Сто тысяч, помноженные на сто тысяч, и подобное этому не имеют для нас никакого значения, и мы не желаем связываться с этим. Если мы будем заниматься торговлей, то кто будет править и воевать? Посмотри же, о глупец, на себя и не повторяй больше таких речей и не примешивай к нашим деньгам ни единой монетки от прибыли торговли, ибо это принижает достоинство правителя, унижает его имя, оскорбляет его положение и образ и вредит его известности и славе при жизни и после смерти».

Шахрух был его младший, любимый сын. И в иное время Тимур стерпел бы такое повествование, да все познается в сравнении. Прибыл в его стан грузинский азнаур Тамарзо — вот чей отец сына родил!

Вначале Тимур издалека, тайком посмотрел, как грузинский военачальник прибыл. С кавказцами он знаком давно. Помнит, как к нему не раз наезжал царь Грузии Георгий VII в сопровождении огромной пышной свиты. И словно являлись не на поклон, а свататься или пировать: все разнаряженные на монгольско-византийский манер, толстые, важные, вежливо-угодливые, и подарков навезли чуть ли не караван, исполняли все, что Тимуру угодно, вплоть до перемены веры. А вот теперь к нему явилось новое поколение Грузии в лице двух ее представителей. На первый взгляд, нет в них особого лоска, блеска, величия, нет на них сибирских мехов, китайского шелка и всяких драгоценных безделиц. Но есть в них природная стать, которая сразу бросается в глаза. На старшем (это совсем молодой человек) холщовая шуба, подбитая мехом горного тура. Второй совсем юн, на нем лишь белая овечья бурка. Зато кони под стать всадникам: стройные, норовистые, уздечки и седла — все в серебре, как и оружие всадников, отменно блестят.

К вечеру всех гостей стана — важных иноземцев, добивающихся аудиенции Повелителя мира, — выстроили в ряд, по значимости страны или характера встречи. Кавказцы оказались последними.

Все становились на колени, подобострастно целовали край царственного ковра и ждали, что скажет Тимур, пока их визирь представляет. Наконец дошла очередь грузин. Хотя им и объяснили порядок Тимурова стана, они дерзко ступили на край роскошного ковра, лишь головы обнажили, слегка поклонились и тут же выпрямились во всю богатырскую стать.

— Мы чтим гостей, — резок голос Повелителя, — но и они должны уважать этикет моего двора.

Скорее всего, азнаур Тамарзо владеет и другими диалектами, но в данный момент он хочет подчеркнуть значимость и культуру родного языка, отвечает через переводчика на грузинском:

— Великий Эмир, на Кавказе нас с детства учат: гость — святое. И если бы ты принимал меня в Самарканде, я был бы гость. Однако под нашими ногами древняя земля Грузии. Она была, есть и будет грузинской! — алым румянцем зарделось его мужественное лицо, а в голубых глазах блеск жизни, вызова, силы.

Сын Тимура Мираншах и внуки — Мухаммед-Султан и Пир-Мухаммед, что сидели на ковре справа от трона, от этой дерзости чуть не рванулись вперед, готовые изрубить наглеца. Но Тимур их жестом остановил, невольно, оценивающе посмотрел на свое потомство. В их узких глазах тоже блеск, но другой — блеск хищника, блеск смерти. И Тимур не столько с ненавистью, сколько с завистью снова посмотрел на азнаура-богатыря и подумал: «Такой ко мне служить не пойдет, а воевать против такого будет не просто».

Пытаясь отойти от этих мыслей, Повелитель завел пространные речи о дружбе с грузинским царем и, вспомнив письмо Шахруха, как бы между прочим спросил:

— А сколько стоит мера зерна в Тбилиси?

— Я воин, а не торговец, — краток Тамарзо.

Тимур понимает, что пустые слова и льстивая похвальба здесь не помогут. По велению Повелителя, все, даже сын и внуки, удаляются, просят уйти и сопровождающего Тамарзо спутника.

— Это мой лучший друг, побратим Малцаг, — тверд Тамарзо, — от него секретов нет.

— Разговор — один на один, — настаивает Тимур.

— Разве ты один? — непреклонен кавказец. — Твой визирь, переводчик, охрана.

— Кхе-кхе, — кашлянул Тимур и, кряхтя, тяжело спустился с трона и, желая побыстрее закончить, сразу же перешел к делу — за Едигея и его людей предложил огромный выкуп.

— Мое богатство — свобода Грузии, — сходу отмел Тамарзо всякий торг.

— Чего ты хочешь? — удивлен Повелитель.

— Я твоих людей отдаю — ты с наших земель навсегда уходишь, — жестко глядит на Тимура кавказский предводитель. — И подтверждение тому — письменная грамота.