Сказка Востока

Может быть, при хорошем хозяине Таир мог бы когда-нибудь получить вольную либо со временем откупиться. Да сбылась давнишняя семейная мечта: сестра добилась высот в чьей-то гаремной иерархии. Она не только выкупила своего брата, но еще дала ему столько денег, что Таир, иного ничего не зная, сам занялся работорговлей и для этого купил многовесельную галеру.

Казалось бы, что побывавший в рабстве Таир, если даже не сможет бороться с таким злом, то хотя бы сам будет благосклонно относиться к своим рабам. Однако человек многое быстро забывает и зачастую руководствуется не божьим желанием, а крылатыми фразами древних философов. Ведь еще Аристотель[93] сказал: «С самого часа своего рождения одни предназначаются для подчинения, другие — для господства.» Оказывается, других вариантов и нет, по крайней мере, сам Таир иного и не видел и твердо знал, что бедный — раб. И, пытаясь от этого состояния подальше уйти, он нещадно эксплуатировал рабов и покупал самых дешевых лишь на сезон, чтобы в зимние месяцы задарма никого не кормить.

Вот так, по весне, да подешевле, имея наметанный глаз, купил Таир в гребцы истерзанного Малцага. И вряд ли Малцаг не то что сезон, но и одну ходку бы выдержал: до того он был искалечен и слаб. Да судьба вновь сжалилась над ним. Дело в том, что у Таира в родных местах были кое-какие дела. Ушел он с галеры на два-три дня, а задержался надолго. Оказывается, богатого земляка свои же украли, выкуп потребовали. Пока суд да дело, время шло, и оно пошло на пользу Малцагу: от морской воды, помощи лекаря-раба, а в основном из-за природной силы и молодости, ожил Малцаг, окреп. И когда по истечении месяца появился хозяин Таир, хотел было Малцаг свой кавказский норов показать, да не тут-то было. Поиздержавшийся, разъяренный черкес стал похлеще Тамерлана: щедрыми полосами отбивалась тяжелая плеть вокруг тела Малцага, оставила новые рубцы, да так, что он, позабыв обо всем, так рьяно и судорожно стал грести, что от запекшихся кровяных мозолей еще долго не мог оторваться от ненавистных, отполированных руками тысяч рабов тяжелых весел.

У Таира и один сезон мало кто выдерживает, а Малцаг смог. И, наверное, не оттого, что был особо вынослив, стоек и силен. Просто в этот год дела Таира плохо пошли, галера подолгу простаивала в портах. А когда выходили в море, от беспрерывной гребли руки буквально немели, не сгибались. Тогда свист кнута перебивал шум волн, и горемычный Малцаг со слезами на глазах не раз мечтал прыгнуть в море и утонуть, да мощная цепь на ногах: прикован к борту, который его, в конечном счете, и спас.

Это случилось зимой, когда умелые капитаны поставили свои корабли на прикол. А жадный Таир понадеялся на хорошую погоду, а главное — посул был велик: он почти единственный перевозчик. От Константинополя до Крыма они дошли без проблем, так же и возвратились. И на этом можно было сезон завершить. Однако Константинополь переживал не лучшие времена, спрос на рабов и цены — не те. А вот южнее, если пройти небольшое Мраморное море и пролив Дарданеллы, можно достичь острова Лесбос, который со времен античности является центром работорговли.

Они были уже у цели, когда над Эгейским морем сгустились тучи, и даже новичок Малцаг понял, что будет шторм, и, судя по волне и ветру, неукротимый. Забегал Таир по галере, соревнуясь с ветром, засвистел было кнут, да ненадолго: первая огромная волна просто слизала всех, кто не был прикован к борту, а потом заметало галеру по волнам, как щепку. Малцаг многое пережил, и не один шторм, но такого ужаса и беспомощности даже не представлял. Вначале он еще как-то хотел оценить ситуацию и попытался было командовать гребцами, как выправить курс, да его крик потонул в коловерти шипящего рокота. Сразу стало совсем темно, будто мир залился густым мраком. И казалось, что перекричать это буйство никто не в силах. Однако когда галеру бросило на скалы, не треск галеры, а рабский вопль душ на мгновение оглушил стихию.