Сказка зимнего Синегорья

Снежка глаза открыла — а над ней юноша склонился. Взгляд синий-синий, как тень на снегу, но колкий, будто еловые иглы в инее. Шуба соболиная нараспашку, по камзолу белый узор вьется, и кажется — живой он, узор этот, шевелится, сверкает искрами дивными.

— Так ты и есть Морозко, царь зимнего Синегорья? Жених мой обещанный? — улыбнулась Снежка и на локтях приподнялась. Глядит — шкатулка рядом лежит, открылась, а из нее сокровища высыпались на сверкающий наст — бериллы да топазы, алмазы звездами горят на венце свадебном, обручья из жемчугов и льдистых самоцветов, перстни белого золота… чего только нет там!

И Морозко берет венец, надевает его Снежке на голову, остальные украшения примеряет. Они хоть и холодные на вид, а прикосновение шелковистых камней приятно. И в этот миг куда и делась простая одежда, блазнями дареная, на Снежке белое платье оказалось, так плотно камешками усыпанное, что панцирем смотрелось. По подолу жемчуг вьется, по поясу — синие топазы, по рукавам — лиловые аметисты, что по краям желтизной отливают.

Снежка такой красоты и в музеях не видала, дышать забыла в восхищении. Вскочила, разглядывает наряд свой, камнями любуется — откуда и силы взялись! Словно не лежала только что, умирая от холода. Кружится, и юбки платья ее белоснежного цветком дивным распускаются, а на снег синяя тень падает, и такая она яркая, словно васильки и колокольчики распустились — как тогда, в детстве.

— Хороша девка, ох, хороша! — смеется Морозко, и смех его кажется перезвоном льдинок на ветру, тонким да хрустальным. — Люба ты мне, Снежка! Станешь ли зимней царицей да женой моей любимой? Давно я искал такую, сотни лет долгих искал…

Улыбнулась она, потянулась было к жениху, чтобы обнять, но сомкнулись руки ее на пустоте холодной. И гул тревожный раздался из глубины уральской земли, что хранит много тайн и загадок.

А с сосны ворон каркнул, тот самый, что пролетал над девушкой, когда она на снегу замерзала, окутанная зимними грезами. Не зря она тогда подумала, что может быть он вестником беды.

— Снежка! — тревожный испуганный крик раздался в стороне, и поняла невеста зимняя, что какой-то вихрь колдовской ее прочь уносит, меж нею и женихом стена ледяная выросла, а по ней ползет колючим шиповником морозный узор.

Жарко стало, словно вмиг лето наступило, снег сошел, как и не было его, трава зеленым ковром поднялась, в ней же распустились ромашки и лютики, колокольчики лесные, папоротник махровый стеной встал.

Крик Снежки утонул в лесном болоте, эхом о скалу разбился и крошевом каменным на пол темной пещеры, которая распахнулась перед девушкой, рассыпался.

И поглотил ее мрак.

* * *

Снежку привел в сознание резкий удар о каменный выступ — болезненный и сильный. Темнота отхлынула, словно речная волна, и, открыв глаза, девушка увидела гранитные стены, украшенные зеленоватым лишайником, словно узором малахитовым. Дивно. Только что зима метелями мела, ветрами северными выла, и ели косматые дрожали под сумрачным небом… А тут пещера, откуда ни возьмись. И тепло в этой пещере так, словно лето вдруг наступило. С потолка что-то капает, и звук этот неприятный гулко и тревожно отзывается в сердце.

Страшно подумать даже, где это Снежка очутилась, и почему Морозко ее не спас.

Не смог, видать. Не хотела Снежка верить, что он ее отдал беспрекословно. Не таков он, повелитель зимнего Синегорья. Значит, нужно собраться с духом и ждать новой встречи. Ждать жениха своего заклятого.

Каменный лаз вел куда-то далеко, в темень жуткую, но едва Снежка поднялась с пола, в надежде по извилистому сумрачному коридору покинуть эту гору, как ноги подкосились, и какая-то неведомая колдовская сила удержала на месте. Словно бы приросла она к камню.

В полумраке, чуть освещенном белыми кристаллами, что дивными сростками украшали стены высоко над головой, Снежка рассмотрела слитки золота. Блестящие шары высились горой посреди темницы, а на них сидел лохматый, как дворовой пес, старик. Одежонка на нем была старинная, даже не довоенная, а гораздо раньше такую носили — лапти поношенные, рубаха-косоворотка чудного кроя, штаны серые холщовые, бечевой перетянутые.

В глазах старика горел жадный блеск, и были они янтарно-медовые, глаза эти дикие, и показалось испуганной Снежке в этот миг, что в них плескалось плавленое золото.

— Не горюй, девка, не горюй… — прохрипел дух горный, задумчиво свои слитки перебирая, башенки из них строя высокие, и был он сейчас похож на огромного паука. — У меня в горе хорошо, вольготно, реки хрустальные текут, сосны малахитовые растут, сердоликовые яблони светятся искристо, скалы у меня там золотые да топазовые… небеса бирюзовые. И солнышко янтарное катится по этому небу, дарит тепло свое… Айда, покажу тебе свое царство. Вмиг про стужу и холод забудешь, полюбишь меня, а я тебя — озолочу!