Сказки 1001 ночи

И когда жители города услышали эти слова, они пришли к нему, так как уже долго не видели писцов и звездочетов, и встали вокруг него и принялись его рассматривать. И они увидели, что он до крайности красив, нежен, изящен и совершенен, и стояли, дивясь его красоте и прелести, и стройности и соразмерности. И один из них подошел к нему и сказал: «Ради Аллаха, о прекрасный юноша с красноречивым языком, не подвергай себя опасности и не бросайся в гибельное дело, желая жениться на царевне Будур, дочери царя аль-Гайюра. Взгляни глазами на эти повешенные головы – их обладатели были все убиты из-за этого».

Но Камар аз-Заман не обратил внимания на его слова и закричал во весь голос: «Я мудрец, писец, звездочет и счетчик!» – и все жители города стали удерживать его от такого дела, но Камар аз-Заман вовсе не стал смотреть на них и подумал: «Лишь тот знает тоску, кто сам борется с нею!» И он принялся кричать во весь голос: «Я писец, я счетчик, я звездочет!» И все жители города рассердились на него и сказали: «Ты просто глупый юноша, гордец и дурак. Пожалей свою юность и молодые годы, и прелесть и красоту!» Но Камар аз-Заман продолжал кричать: «Я звездочет и счетчик – есть ли охотники?!»

И когда Камар аз-Заман кричал, а люди его останавливали, царь аль-Гайюр услышал его голос и шум толпы и сказал везирю: «Спустись, приведи к нам этого звездочета». И везирь поспешно спустился и, взяв Камар аз-Замана из толпы людей, привел его к царю. И, оказавшись перед царем аль-Гайюром, Камар аз-Заман поцеловал землю и произнес:

Собрал ты в себе одном прославленных восемь свойств, —
Так пусть же тебе судьба всегда их дает как слуг:

То слава, и истина, и щедрость, и набожность,

И слово, и мысль твоя, и знатность, и ряд побед.

И царь аль-Гайюр посмотрел на него и усадил его с собой рядом и, обратившись к нему, сказал: «Ради Аллаха, о дитя мое, если ты не звездочет, то не подвергай себя опасности и не входи сюда, приняв мое условие, ибо я обязался всякому, кто войдет к моей дочери и не исцелит ее от недуга, отрубить голову, а того, кто ее исцелит, я женю на ней. Так пусть не обманывает тебя твоя красота и прелесть. Аллахом клянусь, если ты ее не вылечишь, я непременно отрублю тебе голову!» – «Пусть так и будет! – отвечал Камар аз-Заман. – Я согласен и знал об этом раньше, чем пришел к тебе».

И царь аль-Гайюр призвал судей засвидетельствовать это и отдал Камар аз-Замана евнуху и сказал ему: «Отведи его к Ситт Будур!» И евнух взял Камар аз-Замана за руку и пошел с ним по проходу, и Камар аз-Заман опередил его, и евнух побежал, говоря ему: «Горе тебе, не ускоряй гибели своей души! Я не видел звездочета, который бы ускорял свою гибель, кроме тебя, но ты не знаешь, какие перед тобой напасти». Но Камар аз-Заман отвернул от него лицо и произнес такие стихи:

Хоть я знающий, но не знаю, как описать тебя,
И растерян я, и не ведаю, что сказать теперь.

Коль скажу я: «Солнце!» – заката нет красоте твоей

Для очей моих, но закатится солнце всякое.

Совершенна так красота твоя! Описать ее,

Кто речист, бессилен, – смутит она говорящего.

Потом евнух поставил Камар аз-Замана за занавеской, висевшей на двери, и Камар аз-Заман спросил его: «Какой способ тебе приятнее: чтобы я вылечил и исцелил твою госпожу отсюда или чтобы я пошел к ней и вылечил ее по ту сторону занавески?» И евнух изумился его словам и сказал: «Если ты вылечишь ее отсюда, это увеличит твои достоинства».

Тогда Камар аз-Заман сел за занавеской и, вынув чернильницу и калам, взял бумажку и написал на ней такие слова: «Это письмо от того, кого любовь истомила, и страсть погубила, и печаль изнурила, кто на жизнь надежды лишился и в близкой кончине убедился. И нет для сердца его болезного помощника и друга любезного, и для ока, что ночью не спит, нет никого, кто заботу победит. И днями он в пламени сгорает, а ночами, как под пыткой, страдает, и тело его худоба изводит, но гонец от любимого не приходит».

А потом он написал такие стихи:

Пишу, и душа моя тебя поминает лишь,
И веки сгоревшие не слезы, а кровь струят.

Печаль и страдания на тело надели мне

Рубаху томления, и в ней я влачу его.

Я сетовал на любовь, любовью терзаемый,

И нет для терпения местечка в душе моей.

К тебе обращаюсь я: «Будь щедрой и кроткою

И сжалься» – душа моя в любви разрывается.