Сказки

— Спесь до добра не доводит, — уже несколько дружелюбнее возразил маленький владелец елового леса. — Вы, люди, удивительный народ! Редко кто совершенно доволен тем положением, в котором родился и воспитан. И ведь что будет: если ты сделаешься стекольщиком, то охотно пожелаешь быть сплавщиком, а если станешь сплавщиком — захочешь место лесничего или старшины… Но пусть будет так! Если ты даешь слово работать исправно, то я помогу тебе, Петер, добиться чего-нибудь лучшего. Обыкновенно я исполняю три желания каждого родившегося в воскресенье, который знает, как найти меня. Два первых — по выбору. В третьем я могу отказать, если оно будет глупо. Таким образом, пожелай себе чего-нибудь, только, Петер, чего-нибудь благого и полезного.

— Ах! Вы самый прекрасный Стеклянный Человечек, и вас совершенно справедливо называют хозяином сокровищ, потому что сокровища находятся у вас. Ну, если я в самом деле смею пожелать того, чего жаждет мое сердце, то, во-первых, я хочу танцевать еще лучше, чем Король Танцев, и постоянно иметь в кармане так много денег, как у Толстого Эзехиеля.

— Ты глупец! — гневно воскликнул малютка. — Что за жалкое желание иметь возможность превосходно танцевать и иметь на игру деньги. И не стыдно тебе, глупый Петер, обманываться относительно своего собственного счастья? Что пользы для тебя и для твоей бедной матери, если ты будешь уметь танцевать? Что пользы в деньгах, которые, согласно твоему желанию, нужны только для харчевни и которые, как у Короля Танцев, останутся там? А целую неделю у тебя опять-таки ничего не будет и ты будешь нуждаться, как и прежде. Еще одно желание я предоставляю на твое усмотрение, но смотри, пожелай чего-нибудь более разумного!

Петер почесал у себя за ухом и после некоторого замедления сказал:

— Ну, я хочу заведовать лучшей и самой богатой стекольной фабрикой во всем Шварцвальде, со всеми принадлежностями и капиталом.

— Больше ничего? — спросил с озабоченным видом малютка. — Больше ничего, Петер?

— Ну, вы, может… может, прибавите еще лошадь и повозку…

— О, глупый угольщик! — с негодованием воскликнул малютка и так хватил о толстую ель своей стеклянной трубкой, что она разлетелась на сто кусков. — «Лошадь»! «Повозку»! Разума, говорю я тебе, разума, здорового человеческого разума и благоразумия должен был ты пожелать, а не лошадь с повозкой! Ну, не будь так печален, мы еще постараемся, чтобы и это не послужило тебе во вред. Ведь второе желание, в общем, было не глупо. Хорошая стекольная фабрика прокормит своего хозяина; только если бы ты, сверх того, смог бы захватить с собой здравого смысла и благоразумия, тогда повозка с лошадью, наверно, явились бы сами собой.

— Но господин хозяин сокровищ, — возразил Петер, — у меня осталось еще одно желание. В таком случае я мог бы пожелать себе и разума, если он мне так уж необходим, как вы думаете.

— Нет, довольно. Ты еще подвергнешься многим затруднительным обстоятельствам, при которых будешь радоваться, если у тебя будет в запасе еще одно желание. А теперь отправляйся в путь домой. Здесь, — сказал маленький дух елей, вынимая из кармана небольшой кошелек, — здесь две тысячи гульденов, и этого достаточно. Ко мне же не возвращайся снова с требованием денег, потому что в таком случае я должен буду повесить тебя на самой высокой ели. Такого уж правила я держусь с того времени, как живу в лесу. Дня три тому назад умер старый Винкфриц, у которого был большой стекольный завод в Унтервальде. Ступай туда и предложи купить дело, как там следует. Держи себя хорошенько, будь прилежен, а я буду тебя иногда навещать и помогать словом и делом, так как ты вовсе не просил разума. Только первое твое желание — я говорю тебе серьезно — было дурно. Избегай посещения харчевни, Петер, это никому еще не принесло добра!

При этих словах человечек вытащил новую трубку из чудесного стекла, набил ее сухими еловыми шишками и сунул в маленький, беззубый рот. Потом он достал огромное зажигательное стекло и выйдя на солнце зажег трубку. Покончив с этим, он дружелюбно протянул Петеру руку, дал на дорогу еще несколько добрых советов, закурил и, все быстрее попыхивая трубкой, исчез, наконец, в облаке дыма, которое имело запах настоящего голландского табака и медленно крутясь пропало на вершине ели.

Придя домой, Петер застал мать, сильно озабоченную его отсутствием. Добрая женщина только о том и думала, что ее сына забрали в солдаты. Но он был весел и в хорошем расположении духа. Он рассказал ей, что встретил в лесу своего хорошего друга, который ссудил его деньгами, чтобы он вместо обжигания углей начал какое-нибудь другое дело. Хотя его мать и прожила около тридцати лет в доме угольщика и привыкла к виду закоптелых людей так же, как мельничиха к покрытому мукой лицу мужа, но в то же время все-таки была тщеславна, и как только Петер указал ей на более блестящую участь, она стала относиться с презрением к прежнему положению и сказала: