Читаем Сказки полностью

В старой деревне, говорят, жили домовые: мало кто их видел (домовым нельзя человеку показываться), но все про них слышали. В домах — домовые, в сараях — сараяшники, в баньках — банники, в конюшнях — конюшенники.

А собачья конура чем не дом? Но про конурников, собачьих домовых, до сих пор что-то не было слышно. Пора бы рассказать о них хоть немного.

Конюшенники при лошадях живут, а конурники при собаках. И собою на собак похожи. С ног до головы лохматые, каждый своей масти, только хвоста нет. Хвост у конурника не отрос пока.

Разговаривать с конурником — одно наказание, через слово на собачий лай перескакивает. Я, мол, гав-гав, рад тебя видеть, тяв-тяв! Здравствуй во веки веков, тяф-тяф-тяф! Заходи почаще, не забывай друзей, гав-гав! То полает, то поскулит, ежели есть о чём. И характер собачий. Ежели собака добра, конурник добрее доброго. А ежели зла, лучше не связывайся, иди домой!

Да ещё угощать любят! Вот, мол, косточка, приходи! Собаки-то не очень угощать любят. Редко которая поделится.

А конурник, даже сердитый, сам не съест, всё с другими поделится, кто навестит.

Жил-был в конуре конурник Нефёд Жучкин. Жил-поживал, горя не знал, с собакой ложился, с солнцем вставал. Волосы у него были чёрные, глаза добрые, нос курносый, лапти один другого больше. Он всегда терял большой лапоть, когда бегал. Потеряет лапоть, вернётся, наденет, привяжет верёвкой и опять бежит. Пока верёвочка цела, лапоть не соскакивает. Переменить лапоть Нефёдушка не хотел. Какой есть, такой и ладно.

Однажды отец с утра уехал в лес за дровами, и оба сына с ним — отцу помогать. И Жучка за ними: вдруг медведь или волк, надо хозяев защищать. А хозяйка с дочерьми пошли на речку бельё полоскать. И кот с ними: вдруг какая рыба окажется на берегу.

Вылез Нефёд Жучкин из конуры, пошёл в гости к домовому Агафонушке. Полезли на печь. Лезли, лезли — высоко. Наконец Нефёдушка уселся в печурку, где онучи сушат и где кот любит сидеть. В избе и тепло, и тихо, и сухо. Благодать! Сидит конурник, мечтает: вот бы все конуры с собаками и с конурниками да в избу! И на что такой простор? Сколько б конур уместилось! Всем будет весело: лай — не хочу! И хвостами вилять место останется. Жили бы, радовались друг другу.

Сидит, машет руками-ногами, да от волнения забыл, где сидит, и полетел с печки прямо в лохань с водой и грязным бельём. Плавает в лохани по-собачьи. А что дальше? Так и плавать до конца жизни? А вдруг хозяева придут? И спрятаться не успеет? Ах, батюшки! Ах, матушки! Что делать?

А домовой бегает у лавки с лоханью. Как конурника из лоханки достать? Лохань на скамье, скамья высокая, ножки у неё гладкие, скользкие. Бегал-бегал домовой, плавал-плавал конурник, что толку? Делать что-то надо. Время идёт!

Догадался домовой. Приволок миску к скамье, перевернул, перелез с миски на чугун — опять низко! Порожнее ведро — в самый раз! С миски на чугун, с чугуна на ведро, с ведра на скамью.

Беда! До края лоханки не достать! Тут ведро с миской и чугуном загремели, упали. Ой, что делать, что делать, что делать?

Стучат, бренчат у ворог. Хозяин Иван Сысоич едет, воз дров везёт. Хозяйка во двор идёт, корзину белья несёт, вешает сушить во дворе.

Спрыгнул домовой Агафонушка с высоты. Топор — из-под лавки. Тяп-тяп! — нет у скамьи одной ножки. Вжжик — лохань вниз поехала, как по горке. Бух-бултых! — вода выплеснулась, и конурник Нефёд Жучкин вместе с ней.

Тут дверь настежь. Входят хозяин с хозяйкой, дети и кот. И Жучка в дверь заглядывает. Увидела конурника в луже, хвать за подол — и в конуру: сушить, обогревать, слушать про его горести.

— Ой, батюшки! — ахает хозяйка. Скамья сломалась, лохань на полу!

Стала скорее пол вытирать, обед на стол ставить. А хозяин виновато сказал:

— Давно вижу, нога у скамейки шатается, да всё не собрался починить. А вот и топор!



Конурник Нефёдушка пошел в гости к конурнику Нафане Полканову. Шёл, шёл и заблудился.

— Чего плачешь? — спрашивают осы, мухи и комары.

Жуки и козявки не спрашивают, думают, что на них дождик капает. И пчёлы не спрашивают. Им не до чужих забот, своих хватает.

Сидит Нефёдушка под лопухом. Одуванчики над головой качаются, и все одинаковые. Куда идти — непонятно. Паук качается. Отпихнул его конурник лапкой.

Маленький конурник уже большую лужу наплакал. Видит своё грустное отражение, ещё больше расстраивается.

А тут настоящий дождь как польет! Всего Нефёдушку с ног до головы вымочил. Лапти хлюпают, рубаху хоть отжимай. Вместо маленькой лужи, где он отражался, много больших, и в каждой утонешь. Он даже заскулил с горя. Продрог, озяб.

И вдруг знакомая курица сломя голову пробежала неподалёку. Конурник — за ней. А курица ещё шибче назад мчится. Цыплят под дождём растеряла, что ли? И не отвечает!

И всё равно стало как-то спокойнее. Хорошо встретить знакомую курицу. Значит, ты не на краю света.



Ночью конурник Нафаня проснулся от дикого воя. Он решил с перепугу, что воет неведомый зверь Индрик, который всегда живёт под землёй, и знают о нём только, что он очень большой, с полдеревни величиной.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019
Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

Что будет, если академический искусствовед в начале 1990‐х годов волей судьбы попадет на фабрику новостей? Собранные в этой книге статьи известного художественного критика и доцента Европейского университета в Санкт-Петербурге Киры Долининой печатались газетой и журналами Издательского дома «Коммерсантъ» с 1993‐го по 2020 год. Казалось бы, рожденные информационными поводами эти тексты должны были исчезать вместе с ними, но по прошествии времени они собрались в своего рода миниучебник по истории искусства, где все великие на месте и о них не только сказано все самое важное, но и простым языком объяснены серьезные искусствоведческие проблемы. Спектр героев обширен – от Рембрандта до Дега, от Мане до Кабакова, от Умберто Эко до Мамышева-Монро, от Ахматовой до Бродского. Все это собралось в некую, следуя определению великого историка Карло Гинзбурга, «микроисторию» искусства, с которой переплелись история музеев, уличное искусство, женщины-художники, всеми забытые маргиналы и, конечно, некрологи.

Кира Владимировна Долинина , Кира Долинина

Искусство и Дизайн / Прочее / Культура и искусство