Сказки

– Что ж, по-твоему, я тоже того? – зарычал Мрыш и отвернулся.

– Чего злой такой? – обиделась женщина.

– Сейчас, небось, Джоф явится брёвнышки клянчить, а мы ему не откроем! – решил оправдаться Мрыш.

– Как же! – заявила Леди. – У тебя вечно дверь нараспашку, добрая твоя душа!

– Слушай – странное видение мне было. Влажные леса, и плюшевые мишки копошатся в чащах, и ещё совсем золотые, только розовые слитки…

Женщина вдруг взглянула Мрышу прямо в глаза:

– …И спаточные зайки эти слитки мишкам, те делают им колыбели, и появляются малыши, которые всегда бывают малышами, – продолжила она встревоженно и растерянно. – Мне снилось то же самое, понимаешь! – и не сон это был какой-то, а целая жизнь, и будто бродили мы мишкозайками, и ты любил меня, как на Земле невозможно любить, – замечтала женщина.

– Да, зримая, такая ощутимая была эта жизнь, а теперь она не слышней, чем песенка вечернего дождя.

– Знаешь, я никогда не забуду этот сон, хорошо, что мы его видели вместе.

Мрыш было размяк, но вдруг ощетинился:

– И всё это, представь себе, случилось на ядре атома нашего одеяла, прожжённого обогревателем, бред да и только, но занимательный.

– Ладно, пора нам вставать, впустую проболтали, а могли бы всласть перепихнуться, – Мрыш хлопнул Леди по заду и засобирался. – Ты не помнишь, сегодня долбить или волочить?

– Веники вязать и в зад запихивать, – отозвалась женщина незлобиво.

– Ох, устал я от этого сна, и ночью нет покоя. Лучший сон – это сон без сновидений, – возвестил Мрыш, облачаясь в пыльные одежды. – Ох, и чую я большие неприятности. Уж не раздолбили ли нашу статую бандюги? А брёвна растащили, раз и Джоф не зашёл, знаться не желает.

– Чем же это тебе так сон наш надоел? – не слушала женщина.

– Не знаю, – буркнул Мрыш, – слишком долго это всё как-то проистекало, и мишки эти хоть и милые, но приторные, да и всё там приторно.

– И Бог? – сверкнула жена.

– А Бога я не видел.

– Зайка, – зашептал Мишка, – кажется, и правда опять случилась одеяльная метаморфоза.

– Да, – ответил Зайка приглушённо из соседнего мешка, который шевелился и беседовал с мишкиным казематом.

– Хозяева вернулись, и нам на Земле больше места не нашлось, – мне кажется, мы у них внутри, – заволновался Медведь.

– Только бы они не расставались, – зазвучал зайкин голос издалека. Это Мрыш отчалил на работу.

Мишка остался один в концентрированной тьме, и хотя снаружи давно праздновало утро, стало ему сумеречно и скверно. Он не принадлежал ни к какому полу и плакать ему не воспрещалось.

– Заинька, милый мой Зайка, – куда тебя унёс этот каменностенный мешок, я не могу дышать, не оттого, что мой каземат так душен, просто дыхание моё без твоего – простая плотская потребность, а вместе дыхания наши – милая мелодия, и без неё я не живу. Вот я, наверное, и умер, если нет тебя, мой Зайка, рядом. Дорого обошлось нам побывать человеками.

Достался нам не только вечерний дождь с лампадкой в чайной ложечке, досталось нам и убегать в собачьи страны, и я, наверное, туда уже убежал, и саван мой нерваный и навечно, – Мишка плакал безутешно, – пропал мой Зайка – розовые ушки, пропал Зайчонок.

– Не плачь, – вдруг шепнул Зайка откуда-то сверху.

– Ой, – закричал Мишка, – Зайка, где ты? Где ты? Неужели мы с тобой в одной купели! Ура! Пусть мы никогда отсюда не выйдем, главное, что ты со мной!

– Да не! – сказал Зайка. – Это меня немножко в этой женщине поселилось, ты не плачь. Остального меня Мрыш унёс, но он скоро придёт.

Женщина не спала и в изумлении прислушивалась к беседе плюшевых малышей. Ей было жалко их и знакомы они ей были очень. Кроме того, женщина заметила на стене у кровати картину в кривой раме, которой вчера там, разумеется, не было, и сидели на картине той Мишка с Зайкой и деловито мочили лапки в ручье.

На следующую ночь, когда Мрыш, разъярённый за свою пропавшую статую, наконец безнадёжно уснул и женщина, убитая перспективой весёлой жизни, тоже забылась, Мишка с Зайкой зарезвились каждый в своём мешке.

– Нам пора, – шептал расшерстившийся Мишка, – пора возвращаться.

– А как же наша милая планета, вдруг сгорит в обогревательном жерле?

– Не сгорит, – убедился Медведь, – кто не жаждет воздаяний, тот и не ведает кары. Нам кара – как глухим ругательства, в нас ими бросают, а мы бредём дальше как ни в чём не бывало.

– А как же несчастные Мрыш и женщина? – засочувствовал Зайка. – Что ж, так и будут хлопать друг друга по заду, перепихиваться и убегать в собачьи страны?

– Ну, этого ты у них не отнимешь, на то они и люди, они сами того хотят, – рассудил Медведь. – К тому же давай оставим им понемножку от Зайки и Мишки, натопчем тут хорошенько.

– А можно, я им свой хвостик-помпошку оставлю? – спросил Зайка.

– А как же ты будешь Зайкой без хвостика? – заумилялся Медведь.

– Не, только на немножко, он сам ко мне прибежит, когда Мрышу уже не понадобится.

– Я им тогда клочок шёрстки оставлю, – а когда женщины не станет, она в нём к нам на планету и прибудет, если захочет.

– Захочу, ещё как захочу, – зашептала женщина со сна, но так и не проснулась.

– Ой, Мишка, – приуныл Зайка, – как же я из Мрыша выберусь?