Сказки

Вот встали царевны из-за стола, заторопились вдруг, прощаются — домой собираются. Возвращались они той же дорогой. А работник и тут от них ни на шаг не отставал. Как до серебряного леса дошли, сорвал он с дерева серебряную веточку. И пошел по всему лесу такой гул, будто буря сорвалась. А ведь ни один листочек на дереве не шелохнулся!

Переглянулись между собой царевны.

— Что бы это, сестрица, значило? — старшую царевну спрашивают.

А старшая царевна им в ответ:

— Не иначе, как та птаха, что у нас на колокольне возле дворца гнездо свила, здесь пролетала, листок задела. Только она одна сюда залететь и может.

Дошли царевны до дворца и тем же путем, как вышли, в свою светлицу воротились.

Наутро, как принялся работник букеты вязать, вложил серебряную веточку в букет меньшой царевны.

Берет у него из рук букет меньшая царевна, видит — серебряная веточка! И никак она понять не может, как эта веточка сюда попала.

На следующую ночь все точно так же случилось. И опять работник невидимкой за царевнами шел. Только на этот раз, возвращаясь, золотую веточку сорвал. Загудел-зашумел золотой лес. И опять старшая царевна сестер успокоила, ласковым словом страх отогнала.

А наутро спрятал работник золотую веточку в цветы меньшой царевны. Как увидела она ее, словно каленым железом ей сердце пронзило. Стала она тут случая искать с ним поговорить. Вышла в сад будто погулять, видит, он работает, остановилась, да и говорит ему:

— Откуда ты ту золотую веточку взял, что мне в букет вложил?

— Откуда? Про то тебе, царевна, лучше знать!

— Ага! Так ты за нами подглядывал? Прознал, куда мы по ночам ходим?

— Прознал, царевна.

— И как это ты так умудрился, что ни одна из сестер тебя не заметила?

— Прокрался, царевна.

— На, возьми кошелек с золотом. Не смей никому сказывать, где мы по ночам гуляем.

— Я своей совести за деньги не продаю, царевна.

— Смотри, станешь болтать, прикажу тебе голову срубить!

Строго-настрого ему наказывает, а сама совсем иное думает, — такой он ей ладный да пригожий показался.

И на третью ночь отправился работник невидимкой за царевнами и сломил в лесу алмазную веточку. И опять по лесу шум и гул пошел. Опять старшая сестра ласковым словом младших сестер успокоила. Только у меньшой отчего-то, — она сама не знала, отчего, — на сердце так хорошо и радостно стало.

На следующее утро нашла она в букете алмазную веточку, украдкой на работника взглянула, и показался он ей ничуть не хуже тех царевичей и королевичей, которые прежде за них сватались: так он ей мил стал.

А работник ласково так на нее взглянул и видит, смутилась царевна, потупилась. Он и виду не подал, как будто ничего не заметил. Работает себе дальше. Застали их сестрицы-царевны в саду, совсем меньшую сестру засмеяли. Она им ничего не ответила, молча насмешки сносила. Никак она понять не может, как это работнику их выследить удалось. И решила царевна, что не простой он человек, раз уж то открыл, чего ни один знахарь, ни одна ведунья открыть не могли.

И то сказать, совсем он на простого работника не похож был: из себя статный, пригожий, лицо чистое.

Вот зашли ввечеру все двенадцать царевен к себе в светлицу, а меньшая сестра показала им алмазную веточку да все дочиста и рассказала: так, мол, и так, работник обо всем дознался, куда они ходят и что делают.

Стали тут двенадцать сестер совет держать, работника судить, и порешили, чтобы и он, как те одиннадцать женихов, и ум, и жизнь потерял.

А работник тут же стоит, слушает, и никто его не видит. Ему, вишь, садовый ежик сказал, что царевны его судить собираются. Разузнал он все до самой малости, пошел к своим лаврам, да и говорит им:

Лавр, ты лавр, кудрявый мой,
Как ходил я за тобой!
Каждый день поил водой
Из посуды золотой,
Цапкой золотой копал,
Шёлком листья утирал.
Дай мне счастья и ума,
Как для царского сынка.

И опять, как в прошлый раз, — только на том другом лавре, что розовым цветом цвел, — показалась цветочная почка, набухла, лопнула, раскрылась дивным цветком. Работник тот цветок сорвал и за пазуху положил. И тотчас же сошел с его лица загар: стало оно чистое да белое-кровь с молоком. Чувствует он, что-то у него с головой творится, а что — не знает. Только он тут же иначе, чем до того, судить и думать начал. Видно, ум у него куда острее стал. Глянул он на себя, а на нем платье дорогое, как у царевичей.

Пошел работник к царю во дворец, просит, чтоб царь ему разрешил царевен посторожить. Жалко царю его красоты и молодости, и он давай его отговаривать:

— Лучше бы ты это оставил да своим делом занимался! Зачем тебе на верную смерть идти?

А работник — нет да нет. На своем стоит. Тогда царь разрешил. Он, вишь, своего работника не признал, так тот изменился.

Повел его царь к своим дочерям, сказал им, чего он добивается. И старшие царевны его тоже не признали, только меньшая разом узнала. Уж очень она его крепко полюбила, так по нем и сохла!