Сказки Амаду Кумба

Из-за тщеславия одного из этих предков когда-то чуть не погиб весь жабий род. С тех пор прошло много-много лун, и не счесть, сколько раз лужи наполнялись льющейся с неба водой, а потом высыхали под палящим солнцем. Все новые и новые поколения жаб сменялись на земле, оглашали своим пением тишину ночей, а в свое время уходили к праотцам, — и все это было уже после того, как прапрадед деда двоюродного деда Маму-Маматт М’Ботта, прапрадеда родителей М’Ботт-жабы, повстречал на своем пути дочь старого Калао, вождя змеиного племени, и влюбился в нее. Он попросил змея отдать дочь ему в жены, и ее за него отдали.

Однажды старый Калао, который стал плохо видеть, прогуливался, как всегда, медленно, враскачку и встретил на дорожке жабу, а ей то ли был недосуг, то ли она просто не захотела поздороваться со стариком (ведь далеко не все жабы вежливы, даже в нынешнее время).

Непутевая попрыгунья не извинилась. Да и времени на это у нее не было: старый Калао мигом вытянул свою длинную шею туда, где что-то неясно мельтешило перед его глазами (они стали теперь сильно его подводить), сомкнул челюсти — и проглоченная жаба, словно обильно политый соусом катышек просяного теста, послушно скользнула прямо в его желудок.

— Подумать только! — сказал себе старый Калао. — Подумать только, что я мог окончить свою долгую жизнь, так и не отведав этого сочного мяса и не узнав вкуса жабы!

Он вернулся в деревню и рассказал обо всем своему гриоту.

— Хозяин, — отвечал тот, — для тебя, твоих детей и друзей нет ничего проще, чем полакомиться жабьим мясом.

— Но как это сделать? — спросил старый змей.

— Хозяин, разве зять отказывался когда-нибудь поработать денек на поле тестя?

— В наших краях — никогда…

— И в других тоже, хозяин! Вот ты и попроси своего зятя по долгу родственника вспахать твое поле. Твоего зятя любят в деревне, и с ним придут его друзья и друзья его друзей.

Так и вышло, когда старый Калао перед посевом попросил помощи у мужа своей дочери.

При первом крике петуха зять с друзьями, друзьями своих друзей и друзьями их друзей, с гриотами и музыкантами впереди, вышли из своей деревни Кёр-М’Ботт, чтобы попасть в Кёр-Калао до рассвета. Они пришли туда уже спозаранку и, чтобы показать себя и сделать побольше, двинулись прямо на поле старого Калао. Гудели там-тамы, звенели песни, и работа спорилась. Там-тамы и песни разбудили всю деревню, и раньше всех — гриота, старого Калао. Гриот пришел к своему господину и сказал:

— Мне кажется, хозяин, что угощение для вас готово.

Старый Калао с чадами и домочадцами, с друзьями и их семьями не спеша отправились в поле, окружили его со всех сторон и набросились на усердно трудившихся жаб. Гриоты, музыканты и певцы были схвачены первыми, умолкли там-тамы и песни, и в наступившей тишине долго слышалось лишь щелканье челюстей — они смыкались, размыкались и смыкались вновь.

Скача, прыгая, спотыкаясь, бедные жабы пытались спастись бегством, но находили свой конец во мраке желудков племени Калао.

Только трем из них удалось ускакать и поведать в Кёр-М’Ботт об этом печальном, трагическом событии. Среди них был прапрадед прапрадеда Маму-Маматт М’Ботта, прапрадеда родителей М’Ботт-жабы.

Эту семейную историю в назидание рассказывали всем молодым жабам, — но только когда они становились достаточно взрослыми. Ее не знала М’Ботт-жаба, которую родители все еще считали маленькой.

Потому-то она и любила заговаривать с посторонними — конечно, кроме Багг-ящерицы и Джанн-змеи. Она болтала со всеми, кого встречала или догоняла по дороге к водопою на заболоченной речке, а ведь там можно увидеть кого угодно. Все, что летает, ползает или ходит, движется по этой дорого рано утром или поздно ночью. Там можно было встретить вежливых и угрюмых, приветливых и сварливых. М’Ботт-жаба здоровалась со всеми, а с некоторыми ей удавалось завести беседу. И вот в один прекрасный день Ямбе-пчела, поболтав с нею, на прощанье сказала:

— Загляни как-нибудь ко мне, пообедаем вместе.

М’Ботт не заставила себя упрашивать — она слышала о чудесном кушанье, которое только пчела умеет готовить.

— Хочешь, я приду завтра, если тебе удобно, — предложила она.

— Хорошо. Тогда до завтра!

На следующий день, возвращаясь с реки, проголодавшаяся М’Ботт не пошла к себе, в старый глиняный горшок, который уступили ей родители, а радостно поскакала к жилью Ямбе-пчелы.

— Ямбе, са Ярам Джам (как поживаешь, Пчела)? — поздоровалась она.

— Джама ма рек (спасибо, хорошо)! — ответила пчела.

— Ну, вот и я, — вежливо добавила жаба.

— Проходи, все готово, — пригласила ее Ямбе-пчела.

М’Ботт-жаба подошла к калебасу, полному меда, и положила указательный палец левой руки на край посудины, как должен делать всякий благовоспитанный ребенок. Она уже протянула было правую руку к еде, которая казалась такой заманчивой, — но Ямбе-пчела остановила ее:

— Ах, дорогая, не можешь же ты есть такими грязными руками! Пойди вымой их поскорее!