— Вижу только черные пятна в желтой траве.
Они отошли совсем далеко:
— Что ты видишь теперь, Н’Дьюман?
— Только облако пыли, — закричал Н’Дьюман.
Они ушли далеко-далеко вперед и спросили:
— А теперь?
— Вижу только небо да землю, — крикнул Н’Дьюман изо всех сил.
Тогда они остановились, сбросили одежды и драгоценности и легли на землю, а когда поднялись, это были уже звери бруссы. Все они окружали М’Биль-лань.
И вот длинноносый Ниэй-слон, красноглазый Гаинде-лев, пятнистая Сег-пантера, Коба — гигантская антилопа с изогнутыми рогами, Тиль-шакал, который расталкивал всех направо и налево, М’Бам-Аль-кабан, Лёк-заяц, скакавший под брюхом у других, Ба-н’диоли-страус, прикрывавший своим коротким крылом вислозадую Буки-гиену, — все они бросились к охотнику.
Н’Дьюман заметил сначала только поднятый ими столб пыли, потом разглядел черную тушу Ниэя-слона, рыжеватые шкуры Гаинде-льва и М’Биль-лани, пятнистые Сег-пантеры и Буки-гиены. Он бросил кокосовый орех и закричал: «Н’дей йо!» («Мать моя!»)
Тотчас рядом с ним выросла пальма, вершина которой почти касалась неба. Н’Дьюман взобрался на нее в тот самый миг, когда подбежали звери.
В ярости кружили они вокруг пальмы, задрав в воздух носы. Но М’Биль поскребла копытом землю у подножия дерева, откопала топор и дала его Ниэю-слону. Великан-дровосек подступил к исполинскому дереву и застучал топором по стволу под песенку, которую запела М’Биль и подхватили все звери:
Тут пальма содрогнулась, вся до самых волос, которые расчесывал и заплетал ветер. Потом задрожала частой дрожью, а Ниэй все рубил.
Послышался треск, пальма трижды покачнулась и наклонилась. Она уже падала, когда Н’Дьюман бросил второй орех и крикнул: «Н’дей йо!» И вмиг рядом выросла до неба другая пальма, в три раза выше той, что теперь лежала на земле. Н’Дьюман едва успел перескочить на эту новую пальму. А Ниэй тоже устремился к ней — и снова застучал топор, делая свое разрушительное дело.
Руками, ногами, всем телом прильнул Н’Дьюман к к пальме. Она уже дрожала под ударами, когда Н’Дьюман подумал об убитых собаках и вспомнил о союзе, заключенном между его предками и собачьим родом, — союзе, которому он первый изменил. Н’Дьюман вспомнил, что собаки знают и видят вещи, о которых и не подозревают люди, и громко взмолился:
Подобно М’Биль-лани, выскочившей из котелка охотника, все четыре собаки выпрыгнули из сосудов с кровью и костями. Ворма схватила ружье хозяина, Вор-ма — рожок с порохом, Диг — мешочек с пулями, а Дигг залаял, и все они устремились по следам Н’Дьюмана.
Ниэй мощными ударами топора подсекал пальму. И вот она затрещала, покачнулась, наклонилась и рухнула. Но Н’Дьюман, не переставая, звал:
Он успел бросить последний орех и взобрался на третью пальму, в семь раз выше той, что упала. Верхушка этой последней пальмы проткнула небеса.
Ниэй продолжал свою работу, звери пели, и топор врубался в ствол.
А Н’Дьюман взывал:
Последняя пальма закачалась, наклонилась и совсем было собралась упасть, как вдруг, заглушая стук топора, песню зверей и вопли охотника, раздался голос Дигга: «Гав! Гав! Гав!» Пальма рухнула, и Н’Дьюман оказался среди своих собак.
Неосторожный охотник схватил свое ружье, порох и пули, которые принесли его собаки, более верные, чем он сам. Но звери следом за ланью уже скрылись в бруссе.
Со времен Н’Дьюмана, — заключил Амаду-Кумба, — каждый охотник всегда берет с собой ружье, даже если он отправляется за хворостом по соседству.
Калебасы Кусса
Правда глаза колет.
Когда разговор заходил о красавицах и дурнушках, никто и не думал намекать на жену Буки-гиены или Лёка-зайца, но обе дамы чувствовали себя уязвленными и очень огорчались. Наконец они не выдержали и стали просить мужей достать им ожерелья, браслеты и пояса, которые бы их украсили. Буки и Лёк как хорошие мужья отправились на поиски драгоценностей.
У первого же ручья Буки остановился, налепил из сырой глины кругляшей, больших и малых, проделал в них отверстия и положил сушиться на солнышке. А вечером он нанизал кругляши на шнурки и вернулся к жене.
— Вот тебе ожерелье. А вот браслеты. Наденешь их на запястья и лодыжки.
Тем временем Лёк-заяц избегал всю бруссу, обследовал всю саванну. Устав скакать с утра до вечера целых семь дней подряд, он лег отдохнуть в густой тени баобаба, куда не проникали палящие лучи солнца.