Внизу, в пыльном дворике, стоял весьма тощий индус, при котором находились бойкий мальчишка, здоровенная корзина и чудовищных размеров тесак. Он вытащил из корзины метров десять прочной веревки, сделал два-три пасса и подбросил веревку вверх. Она повисла в воздухе, как палка. Генри усмехнулся. Тогда мальчишка подпрыгнул, уцепился за веревку и полез, ловко, по-обезьяньи перебирая руками. Вскарабкавшись на самый верх, он вдруг исчез. Генри загоготал.
Вскоре индус, следивший за мальчишкой встревоженными глазами, принялся свистеть и улюлюкать, призывая того слезть. Он звал его, просил, молил, он бранился и ругался как одержимый. Но мальчишка, похоже, и ухом не вел, Генри помирал от смеха.
Тогда индус, зажав в зубах свой громадный ятаган, сам вскочил на веревку и с ловкостью матроса полез вверх. Добравшись до конца, он тоже исчез. Веселье Генри перешло все границы.
Очень скоро из пустоты стали доноситься вопли и взвизги, за которыми последовал леденящий душу крик. На землю с глухим стуком шлепнулась нога, потом рука, пятка и другие мелочи, а под конец (поскольку дам среди зрителей не было) — голенькая попка, которая наделала шуму не меньше, чем разорвавшаяся бомба. Генри чуть живот не надорвал.
А следом, держась одной рукой за веревку, соскользнул индус, который только что не визжал от возбуждения. Вежливо поклонившись, он протянул Генри для осмотра окровавленный клинок. Генри запрыгал вместе с креслом.
Тогда индус, почувствовав, видимо, угрызения совести, подобрал искромсанные останки несчастного мальчишки и, стеная и причитая над каждым кровавым куском, засунул их в свою огромную корзину.
Тут Генри решил, что настало время для разоблачения; он готов был спорить на что угодно, что, прежде чем позвать его, эти жулики понатыкали зеркал по всему дворику; поэтому он выхватил револьвер и разрядил всю обойму в воздух, надеясь разбить хотя бы одно из их надувательских стекол.
Ничего подобного, однако, не произошло. Только индус, который от испуга стремительно перекувырнулся через голову, вдруг выхватил из пыли у самых своих ног маленькую — не толще химического карандаша, — но очень ядовитую змейку, которая случайно подвернулась под пулю. Факир облегченно перевел дух, повернулся и проделал над корзиной ещё несколько пассов. И тут же оттуда, как ни в чём не бывало, выскочил мальчишка, целый, довольный и невредимый, пышущий здоровьем и озорством.
Индус торопливо смотал веревку и склонился перед Генри в подобострастном поклоне, преисполненный благодарности за то, что его спасли от ядовитой змейки, — а это, оказывается, был самый настоящий крайт: один укус, и человек в течение одиннадцати секунд вертится волчком, а потом падает замертво.
— Если бы не помощь Небеснорожденного, — проговорил индус, — меня ждала бы верная смерть, а мальчишка-озорник, радость и гордость моего сердца, лежал бы в корзине, разрубленный на куски, пока слуги Сагиба не соблаговолили бы бросить его крокодилам. Наши жалкие жизни, наш скудный скарб — все теперь в полном распоряжении Сагиба.
— Хорошо, — сказал Генри. — Тогда расскажи, как ты делаешь этот фокус, а то я до конца дней не отсмеюсь.
— Может быть, — робко предложил индус, — Сагиб предпочтет узнать секрет безотказного снадобья для ращения волос?
— Больно надо, — ответил Генри. — Нет уж, давай-ка про фокус.
— Я знаю также, — продолжал индус, — состав одного чудодейственного эликсира, который (не теперь, конечно, но по прошествии времени) мог бы Сагибу очень пригодиться…
— Выкладывай, говорю, про фокус, — перебил его Генри. — Нечего мне зубы заговаривать.
— С превеликим удовольствием, — отвечал индус. — Ничего не может быть проще. Надо сделать вот такой пасс…
— Минутку, — перебил Генри. — Такой?
— В точности, — подтвердил индус. — А потом подбросить веревку — вот так. Видите? Она не падает.
— Ну, допустим, — согласился Генри.
— Теперь мальчик может на неё влезть, — продолжал индус. — Эй, ты! Ну-ка, покажи Сагибу!..
Мальчишка, ухмыляясь, вскарабкался наверх и исчез.
— А теперь, — сказал индус, — я, с позволения Сагиба, отлучусь ненадолго.
Он в мгновение ока взобрался наверх, сбросил по частям мальчишку и возвратился к Генри.
— Ну, это, — пояснил он, сгребая в кучу руки и ноги, — это может каждый. А вот для того чтобы соединить его обратно, нужно сделать особый пасс. Если Сагиб соблаговолит посмотреть повнимательнее… Вот так.
— Так? — переспросил Генри.
— О, вы очень способный ученик, — восхитился индус.
— М-да, ничего себе, — сказал Генри. — Слушай, а что там, на конце веревки?
— Ах, Сагиб, — улыбнулся индус, — там нечто воистину прекрасное.
С этими словами от отвесил прощальный поклон и удалился, забрав с собой веревку, огромную корзину, чудовищный ятаган и мальчишку-озорника.
Оставшись один, Генри помрачнел: повсюду, от Декана до Хайберского перевала, он был известен как Человек, Который Смеется над Индийским Фокусом с Веревкой, но теперь ему было не до смеха.