Я бежала последней, потому что ни гнев, ни страх ещё не заглушили любовь. Я увидела на бегу, как его повалили на землю. Сестра схватила за горло зубами. Я рванулась вперед. Он был мертв. И все отодвинулись, ощутив странный вкус крови и запах. Молодые ежились от страха, некоторые скулили, а моя сестра терла и терла передними лапами губы, пока не исчез этот привкус. Я подошла к нему поближе. Я надеялась, что заклятье, что это проклятье теперь, когда он уже умер, исчезнет и что мой муж снова примет свой облик — живой или мертвый, мне все равно, мне бы только увидеть того, кого я любила, увидеть, каким он был, единственным и прекрасным. Но гам лежал мертвый человек, белый и окровавленный. Мы отодвигались от него все дальше и дальше, и повернулись, и побежали вверх по склону, в горы, обратно в лес, в леса теней, и сумерек, и благословенной тьмы.
ДЖОН ГАРДНЕР
КОРОЛЕВА ЛУИЗА
Безумная королева Луиза, проснувшись, почувствовала беспокойство и раздражение. Ничего необычного в этом не было. Такое постоянно случалось с ней с тех пор, когда она была ещё девочкой или, как она иногда отчетливо помнила, ящерицей. Королева стала обмахиваться ладонью, с тревогой отыскивая, как всегда в первые минуты, скрытую причину своего душевного смятения. Похищения, нужды и смерти она не боялась.
Возможность этих несчастий она много лет назад взяла под сомнение и там, в непроглядной тени сомнения, их и оставила и забыла о них — нельзя же все время пережевывать одно и то же.
Что касается менее существенных страхов, то достаточно сказать, что она прочитала все книги во дворце — не только на славянском и латинском, но и на немецком и французском языках, и одну — на английском; читая, она иногда оставалась в облике королевы, а иногда превращалась в огромную жабу с сонными глазами в очках — при этом она неизменно вычеркивала из книг любые упоминания о каких бы то ни было неприятностях, начиная с отсутствия аппетита и кончая крапивной лихорадкой. И всё-таки королева Луиза обычно просыпалась с беспокойством и раздражением. Причину она всякий раз отыскивала простым и очень надежным способом — стоило ей проснуться, она тут же перебирала в уме все ничтожные мелочи, с которыми можно было бы связать это подспудное смутное беспокойство. Что-то фрейлина осунулась, у неё расстроенный вид; неприятности с мужем? Или мох на северной стороне замка. Глубоко ли проникают его корни? Не разрушат ли они каменную кладку?
Она отодвинула полог громадной раззолоченной кровати. (Король теперь всегда спал один. Он ссылался на войны. Не завел ли он любовницу?) В спальню вовсю светило солнце, — камеристка неизменно в шесть часов настежь распахивала окна. Во всем должен быть порядок, считала королева Луиза. Кроме того, жабы любят утреннюю сырость. Каждая поверхность, каждая плоскость, кромка и уголок мебели сияли, чуть ли не пели, залитые светом. Гребни и щетки на туалетном столике так блестели, что пришлось зажмуриться.
Королева осторожно высунула ноги из-под одеяла на холод-сначала по щиколотку, потом по колено. Она спустила ноги с кровати, пол приятно холодил ступни. Так можно насмерть простудиться, подумала она, и поспешно стала нащупывать под кроватью туфли.
Дверь распахнулась, и в спальню влетела камеристка. Ей полагалось быть здесь при пробуждении королевы. Королева Луиза почувствовала подвох и внимательно прищурила большие сияющие (она это знала) глаза. Не натворила ли чего эта малышка? — подумала королева. Вид у девушки был взволнованный. Ей было лет четырнадцать, не больше. Похоже, она, — королева встревоженно коснулась груди камеристки, — похоже, она беременна!
У королевы Луизы вырвался стон, девочка бросилась к ней и схватила её за руки.
— Что с вами, ваше величество?
На щеках у неё две яркие розы. Глаза у неё серые.
— Со мной ничего особенного, — ответила королева осторожно. Она лихорадочно соображала, кто бы это мог быть. Конечно, не паж. Он был толстый, как боров, и от него вечно несло винным перегаром. Королева очень надеялась, что это не какой-нибудь трубач! Конечно, это не мог быть никто из рыцарей, войны есть войны, — разве что кто-то из раненых. Она представила себе с ужасом и невольным удовольствием, как камеристка прокрадывается в лазарет и проскальзывает в постель к окровавленному детине с бородой, не бритой полгода. Королева Луиза незаметно зашептала молитву, чтобы отогнать непристойные мысли.
— Я отлучилась только на минутку, ваше величество, — сказала камеристка.
Королева уже не находила себе места от беспокойства. Наверное, это вообще не был кто-либо из дворца. Возможно, это отец девочки, какой-нибудь крестьянин из деревни.
— Помоги мне одеться, — произнесла королева слабым голосом.