Сказки Бернамского леса (СИ)

Этэйн налила несколько капель в бокал и поднесла несчастному. Принц жадно пил. Из растрескавшихся губ лилась кровь, смешивалась с рубиновым вином и стекала по подбородку. Первое мгновение ничего не происходило. Несчастный все так же лежал на подушках, но вскоре перестал метаться. Дыхание его выровнялось. Он заснул.

Молодая королева всхлипнула и устало повалилась в кресло. События минувшего дня затянулись крепким узлом. Запах крови подкатывал к горлу и вызывал дурноту. Руки ходили ходуном. Хотелось помыться и провалиться в густой сон.

«Во имя чего отдал свою жизнь Айлиль? Стоила ли его страсть так дорого? И что теперь ждет короля за подобное деяние? А меня? Не я ли дала надежду молодому принцу? Не мои ли мечты запустили жернова, перемоловшие судьбу двух королей в труху. Ведь я обещала быть верной женой и доброй королевой. А после сама своими поступками, снизила цену слов. Но как быть, если держать их сплошное разорение?»

— Госпожа! — Слабый голос Айлиля выдернул Этэйн из болотистых дум.

Королева встрепенулась. За окном стыдливо прятало последние лучи маленькое солнце. По всему выходило, что она заснула и проспала до самого заката.

Принц был все так же бледен. Этэйн подошла и аккуратно проверила рану. Чуда не произошло. Все нутро представляло одну кровоточащую массу, но жар спал. Тело Айлиля сделалось холодным. Он приподнялся на подушках.

— Сильно болит? — спросила Этэйн.

Принц не торопился отвечать и задумчиво всматривался в ее лицо. Словно пытался решить задачу, в которой неизвестных вдруг оказалось больше одного.

Этэйн пригладила волосы. Да уж, вряд ли она подобающе сейчас выглядит. Взлохмаченная, в порванном платье едва прикрытом шалью, с засохшей кровью на руках и подоле.

— Почему вы здесь, госпожа? — наконец спросил он. — Какой интерес возиться с умирающим?

Этэйн на это лишь всплеснула руками, но тут же стыдливо спрятала их за спину и опустила голову.

— А как же иначе? Все слуги разбежались. Боятся, что Смерти не хватит вас, и он пойдет собирать урожай по замку.

— А вы?

— По мне так, жить намного страшнее, — прошептала Этэйн.

Пристальный, тяжелый взгляд принца ее пугал. Все ли матушка рассказала о зелье, и насколько его хватит? Как быстро умирающий превратиться в раба страшной настойки, и не сделала ли она хуже?

— Что с вами случилось? Ваше платье… это король?

Щеки Этэйн вспыхнули. Она закрыла лицо руками, потом вспомнила как они выглядят и отскочила от принца.

— Простите, ради всего святого… Это я! Я во всем виновата! Я дала вам ложную надежду. Надо было остановить вас еще в Мерсии, пресечь все это! Верно… все верно. Это ваша кровь на моих руках. Я убила вас, я! И неважно, кто держал нож.

— Этэйн, успокойтесь, прошу вас, — Принц попытался подняться, но вспомнил о ране и остановился. — Этэйн, — он огладил ее имя, как осенний ветер, гладит листву на деревьях, — не плачьте. Вы измотаны. Пойдите, сожгите это платье, развейте его пепел и вместе с ним тяжесть воспоминаний. Отдохните, поешьте.

Королева замотала головой.

— Ну же. Если вы пообещаете, что вернетесь, то я побуду здесь некоторое время. Прошу вас.

Этэйн рвано всхлипнула. Кивнула и бросилась прочь из комнаты, оставив принца в глубокой задумчивости.

Не прошло и часа, как она вернулась назад. Служанки в ее покоях не нашлось, но чудо под названием водопровод и кусок душистого мыла оказались нужнее глупой девицы. Переодеться пришлось в домашнее платье, под которое не требовался корсет. Влажные волосы струились по плечам, и Этэйн ведомая внутренним бунтом не стала их закалывать.

Ночным ураганом она влетела в комнату, где лежал принц, и замерла, словно натолкнулась на невидимую стену.

Айлиль тонким указательным пальцем гладил ворона. Черная птица закрыла глаза и явно была довольна таким положением дел.

— Ты видишь его?

— Конечно. Умирающим открыто больше, чем живым. Жаль срок озарения не долог. Да и поделиться, как правило, не с кем. Тяжело нести свет истины, когда тело бьется в предсмертной агонии.

— Я надеюсь, что Двуликая повернется к тебе живой половиной лица и ты получишь право на скорейшее перерождение.

Айлиль недовольно поморщился.

— Двуликая. Хозяйка человеческой преисподней. Люди сами вверили туатам Темной стороны луны свои души. Изменили дивных своей верой, сделали богами. А теперь боятся даже произнести их имена. Интересно догадывалась ли красавица Хель, какая судьба ее ждет, когда шла за Морриган?

Этэйн вздрогнула, словно струну, что была натянута все эти годы, болезненно дернули. По спине скользнул холод. Она покосилась на кубок с зельем. Пора давать или нет? Как ведет себя тот, кто стал рабом этой дряни? Кричит от боли? Умоляет? Или сходит с ума, движимый навязчивыми идеями?