Сказки Бернамского леса

Когда раздался первый всполох молнии, он мысленно простонал. Мало бед на его голову. В крылья ударил ветер. Он принес аромат Энн и ее воспоминания. Безумная стихия обрушила их на дракона, словно ливень. Гарольд взревел, и рев этот распорол небо. Но среди этих потоков, среди услышанного, сказанного и затаенного он узрел тлеющую шелковинку. Метнулся навстречу и вынырнул на окраине Бернамского леса.

Искра радости потухла, едва увидел он свою Энн. Из ее рта на грудь текла струйка крови. Над девушкой нависла ведьма. Она что-то говорила, и слова эти обращались жирными пиявками, впивались в нежное тело. Под их тяжестью уже ничего не было видно, только глаза. Зеленые, как луговые травы, они смотрели сквозь. Смотрели, и уже ничего не видели.

Неистово взревев, Гарольд сбил жалящую злобой ведьму. Та упала на камни и затихла. Следом за ней рухнуло не живое тело Ребекки. Дракон обернулся, едва успел подхватить падающую Энн.

— Этейн сказала дождаться и я… — прошептала Энн и попыталась улыбнуться. Увы сил на это уже не хватило. Глаза сейдконы закрылись. И Гарольд понял, что вновь опоздал.

В то же мгновенье пчелиный рой обрел плотность, собрался, преобразился в стройного красноволосого юношу.

— Я держу, держу магию! Не дай улететь душе! — выкрикнул сид.

Гарольд не сразу понял, о чем тот говорит, а когда осознал, замер в немом восхищении. Изо рта Энн, с последним ее вздохом вылетел маленький светящийся огонек.

— Ну что же ты ждешь! Хватай ее! — в звонком голосе послышалось отчаяние. Но Гарольд каким-то шестым драконьим чувством понял, что нет, нельзя так грубо. Нельзя хватать, ловить, пленять. Он аккуратно протянул руку давая выбор.

"Не улетай! Но если ты улетишь, я буду ждать тебя. Столько сколько потребуется".

Маленький огонек вдруг вспыхнул, ослепляя дракона. А когда зрение вернулось, Хредель обнаружил себя на залитой закатным солнцем поляне. К нему спиной, в тени раскидистого дуба, на простой деревянной качели сидела Энн.

Туата отстраненно наблюдала как швырнув напоследок горсть золота, горделивое солнце вальяжно уходит под землю. Кто она, как тут оказалась, ей было невдомек. Слезы катились по щекам и мешали целиком впитать в себя этот небрежный дар, насытиться пьянящей красотой вечера. Воздух дрожал, размывая очертания. Она прошлась рукой по глазам. Ведьмы не плачут. Даже наедине с собой. Даже если закат окрасил весь мир янтарем.

«Под цвет его глаз», — поймала туата собственную мысль и удивилась. Потянула за тонкую нить и обрушила на себя холодный душ воспоминаний.

— Хёггов дракон! Так вот про что говорила госпожа Этэйн. Он привязал меня к себе на все жизни вперед! Слова доброго не сказал, моего согласия не спросил, а костром, кровом и алой нитью любви в жены взял. Кто ж так делает?! Где теперь искать его? Как вспомнить при новом рождении? Нет. Не нужно мне такое счастье! Отказываюсь! – туата встала ногами на качели и закричала:

— Эээй! Магия Холмов услышь меня! Разорви связь! Я не хочу! Ты ошиблась, мы друг другу чужие!

Вдруг доска накренилась и ушла из-под ног. Мир перевернулся, и дева полетела в янтарную траву. Взметнулось ввысь одуванчиковое облако. Осело теплым снегом.

— Ну что вы раскричались, мисс? — лорд Хредель опустился рядом с ней на землю. Бронза его волос разлилась по благоухающим медом колосьям. Выглядел он совершенно довольным жизнью.

— Что? Что вы тут делаете? Как вы сюда попали?

Туата приподнялась на локтях и вгляделась в грубое, но такое притягательное лицо.

Гарольд лежал неподвижно, наблюдая за ней сквозь тень ресниц. Сейчас дева была совершенно не похожа на Энн. Волосы огненным плащом укрывали тонкую спину. Прямой, аккуратный нос припух от пролитых слез, шоколадные глаза смотрели пытливо. В эту минуту Гарольд осознал, что и так было понятно. Расхохотался, сгреб невесомое девичье тело в объятья и, изгоняя из своего сердца последние сомнения, произнес:

— Я слышал, что вы кричали уходящему солнцу. Но вот беда, моя нить не исчезла. Впрочем, как и ваша. Он коснулся ее груди напротив сердца. — После такого слабо верится в то, что я вам безразличен.

Туата положила голову на огромное плечо. Воевать расхотелось, кричать тоже. А вот ощущать под своей щекой родное тепло — очень. Что ж, если на страже твоей свободы большой огненный дракон, то это очень хорошо, только вот…

— Я не смогу вернуться в тело этой несчастной девочки, — произнесла она еле слышно. — Прости, но та, что тебе дорога, мертва.

— Та, что мне дорога — бессмертна. Тело лишь оболочка. Любят душу.

Туата приподнялась и посмотрела в его глаза.

— И что? Если я перерожусь деревом, ты будешь любить меня? — недоверие против воли просочилось в голос.