Сказки Бернамского леса

— Что плохого в госпоже Двуликой? – спросила она, усаживаясь в кресло. – Как ты себя чувствуешь, дать зелье снимающее боль или лучше воды?

Айлиль молча откинулся на подушки, и пшеничные волосы растеклись золотом. Похоже, разговор истощил его.

— Ничего, — сказал принц, наконец. — Очень хорошо, когда есть тот, кто встретит тебя за чертой. Вдвойне хорошо, что это будет женщина, призвание которой дарить жизнь. Но почему тогда люди бояться ее даже по имени назвать?

Этэйн вздохнула.

— Думаю, потому что Двуликая отделяет своим ножом память от души. Как можно любить и звать по имени ту, которая вместо того, чтобы даровать жизнь – стоит на страже мира мертвых?

Айлиль рассмеялся. Невесело, сипло. Действительно можно ли любить женщину, способную в любой момент вонзить клинок тебе в грудь? Жаль, что у него нет ответа на этот вопрос.

— Думаю, человеческая душа, как созревший плод. Его нужно вовремя снять и вынуть семена, иначе он начнет гнить на ветке. Семена же однажды станут основой для нового разума. Взгляни на этот мир. Он неустанно движется вперед. Без череды смертей и возрождений все остановится.

Этэйн подскочила со своего места.

— Плод! Плод?! А кто решает, созрел он или нет? Почему дряхлые старики, окруженные уставшими родственниками, остаются на ветвях, а ты… тебя заберут!?

Айлиль удивленно поднял брови. В искренность молодой королевы он не верил ни на унцию. Но разговор занял его.

— Слышала о том, что первым зреет тот плод, в котором завелся червь? Он точит изнутри, и ты торопишься, несешься вперед, ибо знаешь: лучше умереть, чем позволить тому червю добраться до семян. Ибо тогда нечему будет перерождаться.

— Ты смирился? – Этэйн села на край кровати и взяла Айлиля за руку.

— Видимо, нет. И потому я все еще тут, моя госпожа… не грусти. Лучше расскажи мне, откуда у тебя эта дивная птица и ларец, наполненный странными зельями? На крышке изображены журавли, но твой дом по женской линии носит знамя ворона.

— Откуда взялся журавль, я и сама не знаю, а в остальном...

Этэйн попыталась встать, но принц удержал ее.

«Силен для умирающего», — подумала она и начала свой рассказ. Она говорила, о своем детстве, о сестрах, о побегах в сад. О том, как первый раз увидала ворона и о том, как мать принесла ларец. Смысл лгать или утаивать правду от умирающего? А потому она, краснея, поведала как перепутала Айлиля с королем и как обрадовалась. Не скрыла и того, что поцелуй его скорее напугал, чем обрадовал.

Рассказ ее простой и незамысловатый продлился до самого утра. Но стоило небу зарозоветь, как принц поднес ее руку к губам и поцеловал:

— Спасибо. Иди спать, Этэйн. Я буду ждать тебя завтра ночью. И… — он помедлил, — Возьми с собой флейту. Тысячу лет не слышал, как ты играешь.

Глава IV. Кто ты?

Этэйн едва дождалась следующей ночи. Ей и вовсе казалось, что уснуть не выйдет, но тяготы минувшего дня сморили не хуже сонного зелья. Проснувшись глубоко за полдень, она не без труда отыскала кухарку и приказала подать завтрак.

Замок словно вымер. Неприглядный изначально, теперь он больше всего походил на склеп. Двор отбыл на охоту, а мелкая челядь старалась как можно реже выглядывать из своих коморок. Кухарка не пожелала ради прихоти одной малознакомой королевы разжигать плиту: выдала ей хлеб, сыр, буженину и кружку молока. Потом, видимо, сжалилась и отсыпала из собственного передника горсть сухих безе, что остались со свадебного стола.

— Ешьте, ваше величество. Не думайте о плохом. А там, глядишь, и образуется все само собой.

По мнению Этэйн «само собой» редко когда получалось хорошо. Хотя и сильно плохо тоже не выходило.

«А ведь есть те, кто нащупал в своей жизни канат золотой середины и идет по нему. Только долго ли удастся держать равновесия когда под ногами пропасть?»

Когда Этэйн пришла к принцу, тот спал. Но стоило подойти ближе, как он открыл глаза.

«Зеленые? Мне казалось, они были карие, словно свежесваренный кофе. Какая я невнимательная. Или это игра света?»

Она сменила повязку. Рана выглядела все так же плохо, но кожа вокруг оставалась сухой и холодной, и Этэйн позволила зернам надежды прорасти в собственном сердце. Потом ее взгляд упал на нетронутый кубок с зельем, снимающим боль, и вздох вырвался из груди.

— Как спалось? Дать обезболивающее?

— Не нужно, — принц взял ее за руку. – Твое присутствие лучшее из лекарств. Сыграешь?