И они поспешили в лес, следуя по следу примятого кустарника и обломанных веток.
Шок от удара прошел, и Грэй увидел лежащую рядом Анастэйшу. Она лежала ничком, в грязи, пронзенная кольями, острия которых торчали у нее из спины. Голубые глаза остеклянели, между раскрытых накрашенных губ, поблескивали жемчужные зубки, покрытые кровавыми разводами как новомодным лаком, и под щекой ее уже собралась небольшая темная маслянистая лужица.
Как такое могло быть?! Эти твари что, завели их в ловушку?!
Этого не могло быть! Добыча не может сопротивляться! Добыча не должна сопротивляться! И, уж конечно, не может победить!
Однако, похоже, добыча победила, и хищник оказался отданным на милость ей.
Грэй попробовал встать. Ноги пронзила чудовищная боль. Проклятье! Открытый перелом!
Миллиардер завыл и рухнул наземь.
Легкий шорох. На миллиардера упала тень, заслонившая лучи солнца, льющиеся сквозь ветви.
Он встал над ним — не жалкий оборванец, нет, — это был рослый, худощавый мужчина в армейской бандане, в камуфляже. Худое, суровое лицо покрывала трехдневная щетина. В крепких руках он сжимал топор. Но самым страшным в нем были глаза. Нет, в них не было злобы, или ярости. Просто, спокойная, холодная, ровно горящая ненависть.
— Послушай, — прохрипел Грэй, — я понимаю тебя! Но давай как-нибудь договоримся!
Мужчина стоял над ним и спокойно ненавидя смотрел ему в глаза. За ним, прижимая к себе ребенка стояла молодая женщина, так же в армейской форме, с убранными под бандану волосами. В ее глазах, синих, как осколки льда, так же угадывалась холодная ненависть.
— Ты же знаешь правила игры, — бормотал Грэй. — Есть хищники, есть добыча. Добыча — те, кто оказался внизу пищевой цепи, кто не приспособился! Все честно! Но ты победил, ты показал, что такой же хищник! Я могу помочь тебе! Я дам тебе денег! Много денег! Ты устроишься! Да хоть бы и проводником! И семью устроишь! Я помогу! Я думаю, это честная сделка! Это шанс! Что скажешь?
На мгновение, Грэю показалось, что в глазах мужчины блеснул интерес.
— Да, ты прав, я знаю правила, — ответил он.
Грэй облегченно вздохнул.
— И по правилам, хищник не договаривается с жертвой.
Грэй не успел ничего сказать — только с шумом втянул воздух, когда мужчина замахнулся и обрушил топор ему на голову.
— Тише, тише! Все кончилось! Мама и папа с тобой! — успокаивал он сына, когда тот бросился ему на руки, судорожно обнимая его шею и дрожа всем телом.
— Что теперь? — спросила жена, собрав оружие и патроны с тел.
— Придут новые, — ответил он, обнимая сына. — Мы должны быть готовы. Для этого нашему ополчению нужно оружие, как у них, и машины. Пора прекращать прятаться и самим выходить на охоту.
— Рано или поздно они пришлют сюда войска, — задумчиво проговорила жена.
— К тому времени мы уже будем готовы, — тихо отозвался муж. — Пойдем, надо отогнать в деревню их машину. Мастера сделают из нее броневик.
С этими словами, он зашагал к опушке.
Его жена и сын скоро последовали за ним, оставляя за спиной трупы миллиардера и его жены.
Левиафан
Небо было таким же серым и безжизненным, как и расстилающееся под ним море. Холодные волны, будто судороги умирающего чудовища, скребли серый песок пляжа, обдуваемого ледяным ветром, бросали горьковатые брызги, сорванные ледяными пальцами ветра в худощавое лицо стоящего на берегу человека. Человека, затянутого в камуфляж, в рыбацкой шапочке на темных, взлохмаченных волосах, напряженно всматривающегося в серую даль, туда, где воды сливались с тяжёлой твердью небесной.
Человека звали Альбатрос, и его душа рвалась туда, где небо и воды сливались воедино, где заканчивалась та узкая полоска, что принадлежала человеку и начиналась мертвенная, полная немой угрозы глубина.
Альбатрос оправил на плече тяжелый гарпун со свернутым приложенным к нему канатом, взял китобойные снасти, и зашагал к оставленной у берега моторной лодке — единственной, какая была в рыболовецкой деревне, прижавшейся к изгибу морского побережья, точно прокаженный к церковной ступеньке.
Сегодня он решился.
Решился заплыть дальше, чем когда-либо. Дальше, чем позволяли себе другие рыбаки с их парусными лодками — мотор был настоящей роскошью в мире после Великой Скорби.